помолился за удачу. Потом запер дверь склепа, а ключ бросил в реку Нид, сказав, что не вернется, пока не покорит Англию.

– Коль ты христианин, друг мой, то вполне может оказаться, что тебе придется сражаться с христианами, – не сдержавшись, упрекнул я его. – Коль Харальд победит англичанина, его следующим врагом станет герцог Вильгельм и его норманнские рыцари, а они-то уверены, что Белый Христос на их стороне. Сам герцог, не снимая, носит святую реликвию на шее, и его старший военачальник – епископ. Заметь, что он сводный брат герцога, и не думаю, что его поставили военачальником только за религиозное рвение.

– Я не христианин, – твердо ответил Скуле. – Но говорю, что Харальд ничего не упустил. Исконных богов он тоже не забыл. Принес жертвы, испросив победы, подрезал себе волосы и ногти перед отплытием, так что Нагльфар ничего не выгадает от нашего поражения.

Я вздрогнул при упоминании Нагльфара – этот молодой норвежец задел мои самые мрачные предчувствия. Нагльфар – корабль трупов. Когда настанет Рагнарек, день последней страшной битвы, в которой старые боги потерпят поражение, Нагльфар будет спущен на течения, сотворенные корчами змея Мидгарда, лежащего в глубинах моря. Построенный из обрезков ногтей мертвецов, Нагльфар – чудовищный корабль, самый большой из всех известных, настолько большой, что может привезти всех противников исконных богов на поле битвы, где мир, как мы знаем, погибнет. Коль скоро Харальд Крепкая Рука обстриг себе ногти перед походом в Англию, значит, он, скорее всего, предвидел свою смерть.

Мнение нашего седобородого кормчего лишь усилило мое уныние.

– Конунгу вообще не следовало отплывать, – вставил он. – Ему бы обратить внимание на знамения. Что христианские, что все прочие – все они указывали на гибель. – Кормчий, как и многие мореходы, верил в приметы и знамения, и мое молчание только подстрекнуло его продолжить: – Да и сам Харальд видел вещий сон. Святой Олав явился ему и посоветовал остановиться. Сказал, что это приведет к его смерти, но и это еще не все. – Он посмотрел на меня, все еще одетого в черно-бело платье. – Ты ведь не священник Белого Христа, а?

– Нет, – ответил я. – Я приверженец Одина.

– Тогда разреши мне рассказать, что увидел во сне Гюрдир в тот самый день, когда отплыли наши корабли. Будто стоит он на носу королевского драккара и смотрит назад, на идущий за ним флот. И вот он видит, что на носу каждого корабля сидит птица, либо орел, либо черный ворон. А потом он взглянул на острова Солунд, а там, над этими островами, стоит огромная великанша-людоедка. В одной руке у нее нож, а в другой – корыто для разделки мяса. И она произнесла такие строки:

Мне стало совсем дурно. Я вспомнил слова моего послания Харальду. Я обращался к нему как к «кормильцу орла моря стервятнику падали». Я хотел сказать, что Харальд – морской орел, каковым он представлялся мне с того дня, как я впервые увидел его в Константинополе. Теперь же я понял, что слова моего письма можно истолковать иначе: он – тот, кто предоставит трупы своих людей воронам и орлам. А коль так, то именно я закликал его и его людей в эту дорогу своим письмом из Нормандии.

– Ты сказал, были и другие предзнаменования? – дрожащим голосом спросил я.

– Немало, – ответил корабельщик. – Но одно я помню в подробностях. Это приснилось еще одному из людей короля. Будто наши корабли плывут к берегу. Во главе идет длинный корабль конунга Харальда с развевающимся стягом, и понятно ему, что земля, к которой они приближаются, это Англия. На берегу же их ждет большая рать, а впереди того войска – великанша-людоедка, может статься, та же самая, но чего не знаю, того не скажу. Только тут она сидит верхом на преогромном волке, а волк держит в зубах окровавленный человеческий труп, совсем как пес – крысу. Харальд и его люди высаживаются на берег, рати сходятся в битве, и норвежских воинов косят, как сено. А великанша подбирает их тела и скармливает одно за другим тому преогромному волку, и зверь пожирает их с удовольствием, и кровь течет по его морде.

Тут-то я и понял со всей очевидностью, что мой дар предвидения, спавший столько лет, проснулся. Ведь я, составляя свое послание в Норвегию, назвал Харальда морским орлом, а герцога Вильгельма скрыл под обличьем волка, на котором едет великанша Игга, то есть сам того не сознавая, прикоснулся к грядущему: каждая смерть в войске Харальда пойдет в прок волку, каковым я назвал герцога Вильгельма. Тогда не узнав собственного предвидения, теперь я пришел в ужас от возможности, что мое предсказание сбудется. Коль верх одержит Вильгельм, окажется, что я помог взойти на трон не поборнику древней веры, но ненасытному приверженцу Белого Христа.

Даже погода задумала усугубить мое огорчение. Ветер по-прежнему тянул с юго-запада, и наше судно легко бежало по узкому морю между Англией и страной франков. Это был самый благоприятный ветер для Вильгельма, но когда мы проходили Сен-Валери, и наш кормчий рискнул подойти ближе к берегу, мы увидели огромное скопище кораблей, стоящих на якоре или надежно вытащенных на сушу. Очевидно, герцог Нормандии вовсе не намеревался переправляться через пролив до тех пор, пока не узнает, что Гарольд Годвинсон занялся угрозой с севера.

Благодаря этому попутному ветру, мы сделали почти невозможный по скорости переход, и мои надежды предотвратить крушение воскресли, когда навстречу нам попался военный корабль Харальда. Он караулил устье реки, в которую Харальд завел свой флот менее трех дней назад. Корабельщики обменялись громогласными приветствиями, после чего мы со Скуле поспешно перебрались на военный корабль. Его кормчий, осознав срочность нашего дела, согласился войти в реку ночью и пуститься на веслах против течения. Так оно получилось, что двадцать пятого сентября чуть свет я увидел илистый берег реки, к которому причалил весь огромный норвежский флот. С облегчением я убедился, что он невредим. Речной берег кишел людьми. Войско Харальда, кажется, было цело.

– Где мне найти конунга? – спросил я у первого же встречного воина, когда мы высадились. Он попятился от моего напора и удивленно глянул на меня. Должно быть, я представлял собой странное зрелище – старый лысый священник, подол рясы в речном иле, сандалии в тине. – Конунг! – повторил я. – Где он?

Воин указал на склон берега.

– Лучше спроси у кого-нибудь из его советников, – ответил он. – Ты найдешь их вон там.

Я, скользя и оступаясь, поспешно поднимался по вязкому берегу в указанном направлении. А Скуле за моей спиной говорил:

– Потише, Торгильс, потише. Вдруг конунг занят.

Я не обращал на него внимания, хотя задыхался, мучительно сознавая, что преклонные годы берут свое. Вероятно, я совершил ужасную ошибку, снабдив Харальда ложными сведениями, но все же я отчаянно