сестру заперли в монастырь. Такая вот пара, – вздохнул чиновник. – Иногда мне кажется, что дворец похож на большой камень. Откати его в сторону – и обнаружишь всевозможных гадких тварей, что ползают и пресмыкаются под ним. Зоэ хотя бы не скрывает своей неприязни к сестре, в то время как Иоанн Евнух и его брат Константин – как два скорпиона, задрав хвосты, кружат настороженно друг вокруг друга, и каждый всегда готов нанести смертельный укус. Да поможет нам Бог, когда это произойдет.

Пелагию тоже тревожила нарастающая распря. Орфанотроп владел большим поместьем совсем неподалеку от ее виллы в Галате, и он частенько приезжал туда отдохнуть. Пелагею беспокоило, что все зло дворцовой жизни потянется за ним.

– Иоанн Евнух всегда приезжает со своей охраной, не меньше двух десятков воинов. Он, видно, опасается волнений. Не мог бы ты, Торгильс, найти для меня несколько частных охранников? Не пожелают ли с полдюжины твоих товарищей проводить свободные дни здесь, в Галате? Я хорошо им заплачу, и вина они смогут пить сколько влезет.

– Ничего нет проще, – ответил я. – Как раз на прошлой неделе басилевс утвердил в должности совершенно новый отряд телохранителей. Они верны только ему. Мы, варяги, продолжаем нести службу, но дел у нас немного. К тому же эти новые телохранители басилевса – люди странные и очень замкнутые. Это печенеги с севера. Михаил купил их, и все они евнухи. Не сомневаюсь, многие мои соратники готовы уйти. Во дворце такой воздух, что им становится все труднее дышать.

В феврале мир вокруг меня начал рушиться. Харальд и Халльдор были арестованы, как и Симеон- меняла и трое мытарей. Все они обвинялись в обмане государственной казны. Это было совсем несложное мошенничество: запугивая своих жертв, они заставляли их платить больше положенного налога и прикарманивали разницу. Одна из жертв пожаловалась в канцелярию, и когда чиновник проверил по записям, стало ясно, что сборщики податей уменьшали собранные суммы.

– Вот дураки, – заметила Пелагея, когда я рассказал ей об этом. – Какой прок красть у казны, коль не умеешь замести следы? Все эти папки и письменные донесения хранятся в архивах. Вроде бы зряшная трата сил, но коль скоро кому-то понадобится, ими можно воспользоваться, чтобы сместить даже очень могущественное лицо.

– И что им грозит?

– Мытарей уволят, собственность их отберут в счет уплаты огромных взысканий, что наложат на них, и коль скоро их не упекут за решетку, значит, им повезло. Что же до твоих друзей-варягов, тут я не знаю. Они могут дать взятку, чтобы выпутаться из передряги и уехать из страны, либо из них сделают козлов отпущения, чтобы другим не повадно было. Зависит от того, кто у них в друзьях. Помнишь того булгарина, которого водили по улицам прошлой осенью?

Я помнил. Как и Харальд, этот несчастный был служившим при дворе иноземцем. Он решил поднять восстание у себя на родине, ускользнул из столицы и собрал войско. Тагмата разбила это войско, и булгарина привезли обратно в Константинополь, где и провели по улицам на цепи, с отрезанным носом, а потом удавили.

– В лучшем случае, думаю, – продолжала Пелагея, – власти продержат Харальда и его сообщников за решеткой и будут допрашивать их, пока те не откроют, где они спрятали украденные деньги, и казна попытается вернуть их. А дознание – дело ужасное. Допросители гордятся своим умением добывать признания, не проливая крови. Не потому, что брезгливы, – просто-напросто они гордятся своей работой.

Мы с Пелагеей стояли в ее саду, выходящем на проливы. Едва я услышал об аресте Харальда, как бежал из города и пересек Золотой Рог на общественном пароме, чтобы попасть в Галату. Я прекрасно понимал, что орфанотроп захочет допросить меня. Он спросит, почему я не предупредил его ведомство о заговоре Харальда, и я был уверен, что Симеон вскоре откроет, что Харальд получил выкуп за сына эмира. И то, что я не донес обо всем честь по чести орфанотропу, будет уже не кражей у государства, а делом измены.

– Я могу спрятать тебя здесь, в Галате, на несколько дней, – предложила Пелагея. – Этого хватит, чтобы найти какой-то способ бежать подальше от орфанотропа, хотя это и трудно. Хорошо хоть то, что у Евнуха хватает своих забот, они могут отвлечь его от тебя. Между ним и его племянником дело зашло далеко. У басилевса свои интересы – ему надоело слушаться Иоанна, – и он стравил Евнуха со своим вторым дядькой, с Константином. И никому не известно, кто кого одолеет. Я-то думаю, верх возьмет орфанотроп.

На этот раз Пелагея ошиблась, и весьма сильно. Молодой басилевс нанес свой мастерский удар прямо у нас на глазах. Спустя несколько дней, снова сидя в саду, выходящем на проливы, мы увидели императорскую барку, готовую отплыть от нашего берега гавани и вернуться в город. Корабль мы узнали сразу: то было личное судно орфанотропа, и поднятый флаг говорил, что сам Иоанн находится на борту.

– Интересно, чего это он так скоро возвращается? – задумчиво сказала Пелагея. – Мои слуги сказали, что Евнух прибыл только вчера вечером и был в страшной ярости. Басилевс прилюдно осадил его при дворе, отказался встречаться с ним и вместо этого пошел советоваться с Константином. Коль орфанотропа вызвали обратно в Большой Дворец, стало быть, ради того, чтобы как-то замирить родственничков.

Мы смотрели, как барка отошла от причала под нами. Несколько роскошно одетых чиновников стояли в средней части судна, среди них виднелась темная фигура самого Евнуха. Был ясный солнечный день, и личный стяг орфанотропа красиво трепетал на легком ветерке. Все выглядело мирно и вполне обыкновенно. Рыбачьи лодки ставили сети ниже в бухте, пара торговых судов собирались пройти через заливы, и имперский дромон направлялся в Золотой Рог. Я решил, что он идет к морскому арсеналу за припасами.

Расстояние между причалом и отплывшей баркой все увеличивалось. Стоящий на набережной телохранитель из варягов, сопровождавший орфанотропа до барки, повернулся и зашагал вверх по склону холма, к его вилле.

– Интересно, что ему скажет басилевс, и удастся ли Евнуху уладить ссору с братом Константином? – задумчиво проговорила Пелагея.

Не успела она договорить, как высоко на стене Большого Дворца что-то ярко вспыхнуло. Сначала я подумал, что это солнечный свет отразился от полированного металлического щита или от стекла в одной из дворцовых комнат, но вспышка повторилась, и я понял, что это сигнальное зеркало. Кто-то из дворца послал знак через пролив. Когда зеркало перестало сверкать, я увидел, что дромон, шедший в арсенал, вдруг стал поворачивать. Весла спустили на воду, гребцы принялись за дело, и от лопастей потянулась череда маленьких водоворотов позади судна, ускоряющего ход. А целью была барка орфанотропа, степенно совершающая свой путь через гавань. Захват был неизбежен. Вот уже дромон встал бортом к медленно плывущей барке и сцепился с ее бортом. Воины с дромона – мне подумалось, что это печенеги басилевса – бросилась на палубу барки. Вот они уже окружили орфанотропа и его свиту, слишком ошеломленных, чтобы оказать какое-то сопротивление. В течение десяти лет никто не смел бросить вызов власти Евнуха, не