Ты лишний здесь. Изыди, проклятый!».

Последние слова Питер произнес голосом, куда более громким, чем его собственный — голосом всех королей и королев Делейна, правивших с тех времен, когда город был горсткой глиняных хижин, жители которых дрожали в страхе, слыша по ночам вой волков и хохот троллей, доносившийся из Великого Древнего Леса.

Флегг снова отпрянул… на миг. Потом медленно, очень медленно, двинулся вперед.

«Повелевай теперь на том свете, — прошипел он. — Сейчас твоя голова скатится в очаг, и ты еще учуешь запах своих паленых волос прежде чем умрешь. Ты сгоришь как сгорел твой отец, которого ты убил».

«Ты его убил», — сказал Питер.

«Я? Ты спятил в Игле, мой мальчик? — Флегг рассмеялся. — Но даже если это так — допустим. Кто в это поверит?».

Питер все еще сжимал в руке цепочку медальона. Теперь он протянул руку вперед, и медальон закачался, отбрасывая блики на стену. Глаза Флегга расширились, и Питер подумал: «Он узнал! О Господи, он узнал!» «Ты убил моего отца и обвинил в этом меня. Ты сделал это не в первый раз. Когда Левен Валера встал на твоем пути, его жена умерла… и все указывало на его вину. Как потом и на мою».

«Где ты нашел это, гаденыш?» — прошептал Флегг.

«Да, ты забыл, — сказал Питер. — Но преступления всегда напоминают о себе, рано или поздно. Думаю, это нас и спасает».

Медальон раскачивался туда-сюда, медленно, завораживающе.

«Кто в это поверит? — спросил Питер. — Многие. Они поверят хотя бы в то, что ты творил зло уже сотни лет назад, монстр».

«Отдай его мне!»..

«Ты убил Элинор Валера и убил моего отца».

«Да, я принес ему вино, — сказал Флегг. Глаза его сверкали. — И я смеялся, когда его кишки обугливались, и еще сильнее смеялся, когда тебя тащили в Иглу. Но все, кто сейчас слышит это, скоро умрут, и никто никогда не узнает правды. Все видели только тебя».

Тут откуда-то из-за спины Питера заговорил новый голос. Такой тихий, что его едва было слышно. Но он заставил их всех, включая Флегга, застыть в изумлении.

«Я видел еще кое-кого, — сказал Томас, брат Питера, из глубины старого отцовского кресла. — Я видел тебя, чародей».

Питер обернулся, по-прежнему сжимая медальон в руке.

«Томас!» — хотел он сказать, но не мог, увидев, что за эти годы случилось с братом. Он растолстел и обрюзг, и так походил теперь на Роланда, что это выглядело жутко.

«Томас!» — попытался он сказать снова и тут понял, почему лука и стрелы Роланда не было на месте. Лук лежал на коленях Томаса, уже со стрелой на тетиве.

И в этот миг Флегг закричал и прыгнул вперед, занося над головой свой топор палача.

Кричал он не от гнева, а от ужаса. Бледное лицо Флегга перекосилось; волосы встали дыбом. Питера поразило сходство брата с Роландом. Флегг стоял дальше, и его обманули отблески огня и тень в глубоком кресле.

Он забыл про Питера. Он кинулся с топором на эту фигуру в кресле. Старик давно мертв, но вот он сидит здесь, в своем провонявшем пивом халате, и целится в него из лука.

«Уйди! — кричал Флегг. — Дух ты или демон, уйди! Я убил тебя раз и убью снова! Аааааааа!» Томас всегда был хорошим стрелком. Но никогда еще он не стрелял из такого замечательного лука — гибкого и одновременно сильного, восьми футов в длину. Сидя, он не мог натянуть тетиву, как следует, но ей предстояло лететь недалеко.

Гроза врагов была, пожалуй, лучшей стрелой в мире. Древко из сандалового дерева, оперенное тремя перьями андуанского сокола; наконечник из сверкающей стали. В его руке она раскалялась все сильней.

«Ты лгал мне, чародей», — голос Томаса был тихим. Он спустил тетиву.

Пролетая через комнату, стрела ударила прямо в центр медальона Левена Валера и выбила его из рук Питера. Золотая цепочка разорвалась с легким звоном.

Как я вам говорил, во время той злосчастной экспедиции в северные леса Флегг проснулся ночью от страшного сна, который не мог вспомнить. И в тот раз, и потом он просыпался, держась за левый глаз, словно его ранили туда.

И теперь стрела Роланда и вместе с ней золотой медальон Левена Валера угодили Флеггу прямо в левый глаз.

Чародей завопил. Топор выпал у него из рук и переломился пополам. Он рухнул вперед, уставившись одним глазом на Томаса — другой глаз заменило золотое сердце медальона. Из-под сердца текла какая-то вонючая жидкость, непохожая на кровь.

Флегг упал на колени…

…и вдруг исчез.

Глаза Питера расширились. Бен Стаад вскрикнул. Плащ Флегга еще какое-то время сохранял его очертания, стрела вместе с сердцем повисла в воздухе и упала на пол, звякнув о камни. Ее острие дымилось, как тогда, когда Роланд поразил ей дракона.

Питер повернулся к брату.

Сонное спокойствие, наконец, оставило Томаса. Он походил уже не на Роланда, а на испуганного мальчика, каким он и был.

«Прости, Питер, — он начал плакать. — Мне было хуже, чем ты думаешь. Теперь ты убьешь меня, я знаю, и я не жалею об этом, но прежде чем ты это сделаешь, я скажу тебе: я за все заплатил. Знай это. А теперь можешь убить меня».

Томас закрыл глаза. Питер шагнул к нему. Все остальные затаили дыхание.

Питер осторожно поднял брата из отцовского кресла и обнял его.

Питер держал Томаса, пока тот не перестал плакать, а потом сказал, что любит его и всегда будет любить. И они оба заплакали, стоя под головой дракона Нинера, и, видя это остальные вышли из комнаты и оставили их вдвоем.

Жили ли они счастливо после этого?

Нет, конечно, чтобы там ни говорилось в сказках. У них, как у всех, были хорошие дни и плохие, были свои победы и свои поражения. Иногда им было стыдно; иногда им не везло. Но я хочу сказать, что они все жили, как могли, честно и достойно, и я люблю их всех и не стыжусь моей любви.

Томас и Питер отправились к новому главному судье Делейна, и Питера опять отвели в тюрьму. На этот раз он пробыл там всего два часа. Пятнадцать минут Томас рассказывал то, что он хотел рассказать, а остальное время главный судья, испуганный человечек, поставленный на эту должность Флеггом, пытался удостовериться, что страшного чародея больше нет.