воскликнул:

– Здравствуйте, господа! Здравствуйте! Поохотимся сегодня. Денёк, кажись, на славу выдался.

– Хороший денёк, Петруша! Ишь, как славно дышится! – подтвердила Елизавета Петровна, подставляя своё разгоревшееся лицо свежему дыханию утреннего ветерка.

– А что, тётушка, – быстро повернулся к ней царь, обдавая её вдруг загоревшимся взглядом, – мы с тобой сегодня, пожалуй, и лисиц подымем.

– Не только лисиц, ваше величество, – подхватил Бибиков, – по такому морозу и до волков доберёмся.

– Ну что же, терять время нечего, – воскликнул Иван Долгорукий. – Эй, коня его величеству!

Двое конюхов тотчас же подвели рослого молодого араба, – подарок персидского шаха Великому Петру. Лошадь нетерпеливо била копытами и с глухим храпом старалась укусить державших её конюхов за руки.

– Здравствуй, Алмазушка! – ласково приветствовал император своего любимого коня. – Будет тебе сегодня, старина, работа. – И, потрепав скакуна своей маленькой рукой, Пётр молодцевато вспрыгнул в седло и, вонзив в бока лошади острые шпоры, во весь опор помчался к Боровицким воротам. Вслед за ним уселись на лошадей и остальные, и блестящая кавалькада, растянувшаяся на громадное расстояние, понеслась догонять ускакавшего царя.

Но, вопреки надеждам Петра, охота вышла далеко не успешной. Не только волков, как уверял Бибиков, но даже и лисиц не встретилось охотникам. Попадались в большом количестве только зайцы. Их затравили несколько штук, но императору вскоре заячья травля надоела, и он приказал трубить сбор на отдых.

– Не везёт мне что-то сегодня, Ваня, – грустно заметил Пётр, обращаясь к своему любимцу Ивану Долгорукому, когда жалобный звук рога облетел лесные дебри.

Иван Алексеевич пристально взглянул на Петра. Лицо царя, к его удивлению, было сумрачно, и всегда светлые глаза как будто затуманились и потемнели.

«Эге, – подумал Долгорукий, – тут дело-то не просто».

И он вслух сказал:

– Чего же вам печалиться, ваше величество? Пополудничаем – да и опять на коней: авось тогда посчастливее будем.

Но Пётр грустно покачал головой.

– Нет, Ваня, – промолвил он, печально вздохнув, – чую я, не будет нам ноне удачи.

– С чего бы так, ваше величество?! – удивился Долгорукий.

– Да уж я знаю с чего… Недаром на меня грусть напала…

И он снова печально вздохнул и, спешившись, медленным шагом направился к шатру, раскинутому на полянке для отдыха царя и его свиты.

Долгорукий поглядел ему вслед и укоризненно покачал головой.

Призывный звук рога замер. Разбившиеся было охотники собрались снова, и через несколько минут все уже сидели за столом, шумно беседуя и ещё более шумно работая челюстями.

Елизавета Петровна, заметив сумрачный вид своего племянника, обратилась к нему с ласковым вопросом.

– Что это с тобой, Петруша? Что это ты как будто не в себе?

Пётр холодно взглянул на неё и ответил:

– Так, голова что-то разболелась… Должно, скоро снег пойдёт.

Елизавета рассмеялась.

– Что ты, Петруша, какой снег! Вишь, на небе-то ни облачка!

Смешливость тётки обидела самолюбивого царя.

– Коли сейчас облаков нет, – сказал он, – так, значит, соберутся. У меня даром никогда голова не болела. A посему как кончим полудничать, так и домой поедем.

– Что ты, Петруша! – изумилась Елизавета Петровна, – с тобой, кажись, такого никогда не бывало. Бросить охоту в полуполе! А ты ещё хотел, кажись, лисиц стрелять.

Пётр сначала взглянул на неё, потом перевёл глаза на красавца Бутурлина, сидевшего рядом с нею, и насмешливо заметил:

– Мы лисиц не встречали… Может, тебе посчастливилось…

Елизавета поспешила замять неприятный разговор.

– Да, кстати, Иван Алексеевич, – обратилась она к Долгорукому, – как здоровье молодого Барятинского, которого так безжалостно подстрелил твой любезный братец?

– Да что ему сделалось! – отозвался Иван, – выжил, здоров как бык.

– Да, Ваня, – вступился император, – я тебе давно хотел сказать, да всё позабывал. Очень мне эти дуэляции не нравятся. Что, в самом деле, за глупый обычай смертоубийством споры решать? В этом отношении я хочу следовать своему великому деду. Коли что ещё