чувствует, но ему каждый раз не хватало смелости, а она как будто тоже боялась признаний, умела вдруг, когда, прижавшись друг к другу, они спускались к реке, стать сухой, равнодушной, чужой и найти слова, тотчас же образующие дистанцию между ними. Он рассказывал ей о себе такое, что никому никогда до этого не говорил, но его огорчала скупость ее признаний. Были темы, которых она избегала, хотя бы о Зигмунте, а когда рассказывала о своей жизни, создавалось впечатление, что она хочет его переубедить, изменить его взгляды, перевоспитать…

Когда первый раз, на «полюсе», она позволила себя поцеловать и когда он прижал ее к себе, то увидел слезы в ее глазах.

— У меня такое ощущение, — прошептала она, — как будто я совершаю акт предательства.

— Аня! — воскликнул он. — Я…

Она тотчас же перебила его:

— Только ничего не говори, все, что ты скажешь, будет лишним… Мы не должны видеться…

— Почему?

Од снова обнял ее, но она нетерпеливо отстранилась.

— Не должны, — повторила девушка. — Какие же огромные расстояния бывают между людьми!

— Я люблю тебя.

Она быстрым шагом шла по их тропинке и молчала до тех пор, пока не подошли к углу Московской улицы, где они обычно прощались.

— Завтра я не приду.

Однако пришла и была даже более веселой и разговорчивой, однако идти к реке не захотела. Зашли в чайную, где можно было выпить рюмку водки и стакан чая.

— Ты знаешь, — сказала она неожиданно, — иногда мне кажется, что эти расхождения во взглядах между нами — только внешний слой, наподобие эпидермического…

— Меня не интересуют взгляды, — прошептал он, — меня ты интересуешь.

Она сразу стала холодной.

— Как ты можешь так говорить! Ты что, действительно не замечаешь, что нас разделяет?

— Ты сама сказала…

— Ничего я не говорила. Ты такой наивный…

— Аня, послушай! Ведь можно иметь разные взгляды и взаимно уважать их. — Он долго обдумывал эту фразу. — Это только в средневековье происходили такие трагедии, когда люди разных религий…

— Я не думаю о трагедии, — сказала она, — какая это трагедия!

Рассмеялась, потом вдруг отвернулась. Он подумал, что она, наверное, плачет, но когда опять увидел ее глаза, они были совершенно сухими. Он не понимал ее: какое значение для них двоих могут иметь взгляды, умные тезисы, провозглашаемые профессионалами от политики? Хотел объяснить ей, что его мышление простое и обыкновенное: солдатская служба Польше, верность приказам. А какой будет эта Польша? Может, лучше той, которая была, более сильной и способной защитить себя? Об этом говорил генерал Сикорский. Может, надо кое-что изменить. Он, Стефан Радван, не разбирается в этом и наверняка не примет никакого участия в будущих решениях. Ситуация трудная, намерения Советского Союза тоже не ясны, но ведь он, под ее влиянием, на многие вещи начинает смотреть иначе…

Она рассеянно слушала его. Бродили по улицам Куйбышева, и у него иногда складывалось впечатление, что Аня стыдится его общества. Точнее, считает его неуместным, учитывая бросающееся в глаза отличие Радвана от других, которое замечал каждый прохожий. А она была здешней, одной из них, страдающих, голодающих, слушающих со страхом военные сводки. Репродукторы повторяли их на каждом углу, люди останавливались в уже начавшем таять снегу, ждали слов ободрения и надежды, а их было по-прежнему слишком мало.

Туман из-за Волги закрывал солнце, Радван брал Аню под руку, чувствовал близость ее тела и думал, что у него все время не хватает смелости пригласить ее к себе. Искал подходящие слова и не мог найти их; ему не давала покоя эта недостижимость Ани. «Смотрю на тебя, — сказал он однажды, — как через оконное стекло, которое не знаю, как разбить».

В посольстве он ни с кем, кроме Евы Кашельской, не установил близких отношений; выполнял задания, поручаемые ему Высоконьским, и эта, чаще всего бюрократическая, писанина казалась ему неинтересной и маловажной. Считал часы, отделяющие его от встреч с Аней, и старался не замечать иронических взглядов шефа, когда просил отпустить его до полудня. Только с Евой чувствовал себя чуть посвободнее. Принимал ее приглашения на вечер, когда Аня дежурила. Даже когда узнал, что будет и Данецкий, которого терпеть не мог, появился в ее комнатушке при посольстве. Здесь было не особенно уютно: несколько стульев, стол, как в служебных комнатах посольства, железная кровать. И только фотография офицера в мундире летчика, прибитая кое-как к стене, придавала этому помещению какую-то теплоту.

Данецкого еще не было; Ева наполнила рюмки, велела ему сесть на кровать и не стесняться, учитывая лагерно-военную ситуацию и чувство товарищества. Стефан же чувствовал себя довольно, скованно, она сразу заметила это.

— Вы что, боитесь меня? Неужели я действительно такая мегера? — Не ожидая возражений, продолжала свою болтовню. — А как ваши отношения с Высоконьским? — спросила она вдруг, прервав рассказ о скандале в посольстве: приехала чья-то жена, а муж, наш близкий товарищ, уже с какой-то другой…

— Нормальные, — сказал Радван.

— Это не так-то уж и много, — улыбнулась Ева. — Налить еще?

— С удовольствием.

— Вы мне нравитесь, пан Стефан… Говорю это откровенно, такая уж я есть. Пока не пришел Данецкий… Скажите, что вы о нем думаете?

— Собственно говоря, ничего… — Радван почувствовал себя вдруг неловко.

— Я знала, что вы так ответите. Вы его не любите, но это добрейший человек и притом очень забавный. Поэтому, пока он не пришел… Что вы на меня так смотрите? Я вам нравлюсь?

— Разумеется.

Она разразилась смехом.

— Только не лгите. — И вдруг стала серьезной. — Вы должны быть крайне осторожны.

— Не понимаю.

— Оказывается, вы более наивны, чем я думала. Хотя в вас есть также что-то, вызывающее опасение и тревогу, вы относитесь к людям, которые способны иногда на необдуманные действия. В людях я разбираюсь.

— Почему же я должен быть осторожным, пани Ева?

— Больше чем кто-либо из нас. Мы все живем здесь как в поезде на узловой станции, не известно, когда он тронется, в какое купе вскочить и даже в каком направлении ехать. Так вот, в таком положении нельзя оставаться одному.

— Вы это очень метко…

— Я всегда говорю то, что надо. Вы вдвойне подозрительны: человек Сикорского, но Кот, видимо, вами не интересуется.