Появление за кулисами незнакомца в маске и плаще никого не испугало и даже не удивило. Здесь царила деловитая суета.

Некто неопределенного пола с выбеленными прядями и кокетливым чубчиком помогал моделям одеваться. Обнаженные девушки стояли перед ним в ряд, с платьями в руках, терпеливо дожидаясь своей очереди.

Бесполое существо не церемонилось. Оно щипало девушек за соски, хлопало по ягодицам, ругалось, называя всех «коровами» и «толстухами». Модели покорно сносили издевательства: то ли потому, что уже привыкли, то ли — потому, что существо при этом ухитрялось быстро и здорово делать свою работу.

Перед ним стоял столик, заваленный различными тенями, гильзами помады, тюбиками туши и прочими штучками, о названиях и предназначении которых Рюмин даже не догадывался.

Два-три взмаха кисточкой, уверенное движение помадой, короткая струйка лака с блестками, — и девушка преображалась. По мнению Рюмина, не всегда в лучшую сторону, но он подумал, что может чего-то и не понимать. Затем модель продевала руки в рукава платья; бесполый, шлепая и щипая ее, затягивал на спине тесемки и напутствовал тягучим: «Иди уж, уродина!».

Увидев Рюмина, существо завопило от восторга:

— Девочки, к нам гость! Ах, как бедному мальчику не терпится! Ты такой страстный, красавчик? Девочки, не стесняйтесь! Покажите ему свое оборудование!

Пораженный обилием прекрасных женских тел, Рюмин долго не мог понять, кто же из моделей похож на Жанну Фриске, — взгляд упорно отказывался фокусироваться на лицах.

— Ну что? Тебе нравится? — тараторил «чубчик». — Одни коровы! Я гораздо лучше, правда? — он задрал блузку, покрытую блестками, и показал гладкий безволосый живот. В пупок было продето золотое колечко. — Я — Владик, а ты кто, красавчик?

Если бы среди гомофобов проводились соревнования, то Рюмин, может быть, и не занял первое место, но уж «бронзу» точно бы заслужил. Добровольный отказ и глумление над мужским началом, которое мало получить от рождения, но и нужно постоянно доказывать своими поступками, приводили его в бешенство. Пресловутая «толерантность», превозносимая как одно из главных завоеваний демократии, имела у капитана очень узкие рамки. Настолько узкие, что Владик туда никак не вписывался.

— А я — Рюмин, дитя мое, — ответил опер. — Капитан королевских мушкетеров.

Он снял маску, и Владик заныл от умиления.

— Какой брутальный типаж! Эти рассеченные бровки! Этот сломанный носик! А уж щетинка-то какова! Мачо, настоящий мачо!

— Замолчи, педик! — сказал Рюмин, подходя ближе. — Мне нужна Этель.

Владик взмахнул кисточкой, обдав капитана облаком розоватой пудры.

— Этель — вон та жирная сучка, — Владик сложил в трубочку надутые силиконом губы. — Скажи еще что-нибудь, грубиян, я люблю, когда меня обижают.

Стилист говорил, но руки его не останавливались ни на секунду. Надо было отдать ему должное — работал он профессионально, а Рюмин умел ценить профессионализм. Хорошее качество.

— В другой раз, — сказал капитан.

Владик, не отрываясь от работы, достал визитку и сунул Рюмину. Откуда он ее взял — это осталось для капитана загадкой; обтягивающие брючки стилиста не имели карманов.

Опер подошел к модели, стоявшей предпоследней. Она действительно была похожа на Жанну Фриске. Умело наложенный макияж всячески подчеркивал сходство, однако не мог полностью скрыть красные заплаканные глаза и немного припухший нос.

— Здравствуйте, Этель! Капитан Рюмин. Это я вам звонил.

— Да, я поняла, — нервно озираясь, ответила девушка. — Как вам удалось пройти?

— Я просто вошел, и все. Давайте лучше о деле. Это вы нашли тело Оксаны Лапиной?

Девушка взмахнула длинными густыми ресницами. На глазах ее появились слезы.

— Ингрид? — спросила она. — Да… Я… Сейчас, одну минуточку, а то тушь потечет, — она подняла голову, уставившись в небо.

Рюмин тем временем разглядывал ее тело. Рельефно очерченные мышцы проступали на тонкой шее. Небольшая аккуратная грудь имела совершенную форму. Волосы на лобке были выбриты в виде стрелочки, направленной острием вниз. На бедре красовалась причудливая бабочка с разноцветными крыльями.

Этель шмыгнула носом и опустила глаза. Она, безусловно, видела, куда устремлен взгляд Рюмина, но никак не отреагировала. К собственной наготе здесь относились равнодушно, считая ее одним из сценических нарядов.

— Отличная у вас татуировка! — похвалил капитан. — Так во сколько это произошло?

— Примерно в половину шестого. Я заехала за ней, стала звонить… Ингрид не отвечала. Тогда я вошла… Ох! — девушка снова устремила взгляд в небесную высь.

— Дверь была открыта? — спросил Рюмин.

— Нет, я открыла ее сама.

— У вас есть ключ? Вы были подругами?

— Подругами?! — Этель усмехнулась. — Ну, если это можно так назвать…

— Подождите, — в голове у Рюмина что-то не укладывалось. — Если вы не были близкими подругами, откуда у вас взялся ключ?

За разговором они незаметно подошли к столику. Капитан почувствовал, как кто-то нежно коснулся его бедра. Рюмин посмотрел на стилиста. Ответом была шаловливая улыбка.

— Мне не до смеха, — строго сказал опер. — Смотри, посажу тебя за попытку изнасилования. Должностного лица и при исполнении!

— Обожаю наручники! — завизжал Владик.

Он помог девушке надеть платье и, уперевшись коленом в ее поясницу, туго стянул тесемки.

— И что он в тебе нашел? — ревниво сказал стилист.

— Полегче, ты… — осадил его Рюмин и запнулся.

Что можно было добавить? «Девочки, не ссорьтесь? »

— Так откуда у вас взялся ключ? — повторил он.

— Он мне его дал! — ответила модель, показывая куда-то за полотнище, в сторону накрытых столов.

— Кто?

Камерный оркестр, основательно перетряхнув творчество Вивальди, принялся за Моцарта. Едва заслышав первые такты «Маленькой ночной серенады», Этель подобрала кринолины и вспорхнула на подиум. Вопрос капитана повис в воздухе подобно облаку пудры.

— Я знаю, кто, — внезапно сказал Владик.