Фермин поспешил налить ему из своего термоса чашку какой-то бурды, от которой подозрительно попахивало хересом.

— Что-нибудь случилось? — спросил я. Томас пожал плечами.

— Все как всегда. Отец сегодня целый день дома и сильно не в духе, поэтому я и решил выйти и немного проветриться.

Я судорожно сглотнул.

— Что это с ним?

— Поди узнай. Вчера Беа явилась домой далеко за полночь. Отец, разумеется, не спал и ждал ее. Он был малость не в себе. Впрочем, это его обычное состояние. Беа отказалась сообщить, где и с кем провела все это время. Отец впал в бешенство. Он кричал как сумасшедший до четырех утра, поливал ее грязью, клялся, что отправит в монастырь и даже пообещал вышвырнуть на улицу к шлюхам, где ей, по его словам, самое место, если только он узнает, что она беременна.

Фермин встревожено посмотрел на меня. Я почувствовал, как пот, катившийся градом у меня по спине, вдруг стал на несколько градусов прохладнее.

— Сегодня утром, — продолжал свой рассказ Томас, — Беа закрылась в своей комнате и не выходила оттуда весь день. Отец расположился в гостиной и уткнулся в свою «Абеце»,[61] включив на полную громкость радио, где как раз передавали сарсуэлы.[62] В антракте «Луисы Фернанды» я был вынужден уйти из дома, потому что почувствовал, что начинаю сходить с ума.

— Должно быть, ваша сестра гуляла со своим женихом, — язвительно предположил Фермин. — Это было бы вполне естественно.

Я пнул его под прилавком ногой, но Фермин с кошачьей ловкостью увернулся.

— Ее жених сейчас в армии, — уточнил Томас. — Он приедет в отпуск через пару недель. Кроме того, когда Беа с ним, она возвращается домой самое позднее в восемь.

— И у вас нет никаких соображений на тот счет, где была ваша сестра и с кем?

— Он же сказал, что не знает, Фермин, — прервал его я, пытаясь сменить тему разговора.

— А у вашего отца? — продолжал настаивать Фермин, которому, казалось, все происходящее доставляло непередаваемое удовольствие.

— Нет, но он поклялся все выяснить и, когда узнает, кто этот тип, переломать ему ноги и оторвать голову.

Я побелел как полотно. Фермин быстро налил мне чашку своего пойла, и я проглотил ее одним глотком. На вкус оно напоминало теплый мазут. Томас молча наблюдал за мной. Его взгляд был непроницаем, глаза потемнели.

— Вы слышали этот звук? — вдруг спросил Фермин. — Словно двойное сальто- мортале.

— Нет.

— Это все желудок вашего покорного слуги. Что-то я проголодался… Ничего, если я оставлю вас нa некоторое время и зайду в булочную перехватить чего-нибудь вкусненького? Я уж не говорю об этой новой продавщице, недавно приехавшей из Реуса. Она явно не прочь предложить мне что-то, во что можно обмакнуть хлеб и все такое. Ее зовут Мария Виртудес, но хоть имя ее и означает «добродетельная», сдается мне, есть у этой девчушки один порок… В общем, я пошел, а вы тут поболтайте о своих делах.

И Фермин испарился буквально за несколько секунд, держа курс на булочную и предвкушая полдник и встречу с прекрасной нимфой. Мы с Томасом остались один на один в тишине, которая казалась такой неколебимой, что ей позавидовал бы швейцарский франк.

— Томас, — начал я, и слова застревали в моем пересохшем от волнения горле. — Вчера ночью твоя сестра была со мной.

Он уставился на меня неподвижным взглядом. Я с трудом сглотнул слюну.

— Не молчи, — сказал я.

— У тебя, верно, с головой плохо?

Минуту не было слышно ничего, кроме уличного шума. Томас все еще держал в руках чашку кофе, к которому так и не притронулся.

— У вас это серьезно? — вымолвил он наконец.

— Мы виделись только один раз.

— Это не ответ.

— А если да, то тебя бы это огорчило?

Он пожал плечами.

— Надеюсь, ты сознаешь, что делаешь. Ты перестал бы с ней встречаться только потому, что тебя об этом попросил бы я?

— Да, — солгал я. — Но не проси меня об этом.

Томас опустил голову.

— Ты совсем не знаешь Беа, — прошептал он.

Я промолчал. Некоторое время мы так и провели, не обменявшись ни словом, глядя на серые силуэты прохожих, изучающих витрины, и каждый из нас в душе желал, чтобы хоть кто-нибудь из них решился наконец зайти в лавку и вырвал бы нас из этой невыносимой гнетущей тишины. В конце концов Томас поставил чашку на прилавок и направился к двери.

— Уже уходишь?

Он кивнул.

— Увидимся завтра? — спросил я. — Мы могли бы сходить в кино вместе с Фермином, как раньше.

Томас остановился на пороге.

— Я скажу тебе это только один раз и не буду повторять, Даниель. Не вздумай причинить вред моей сестре.

Уходя, Томас столкнулся в дверях с Фермином, который нес в руках целый пакет теплой выпечки. Фермин посмотрел ему вслед, качая головой. Потом он поставил пакет на прилавок и протянул мне только что испеченную булочку. Я отказался, чувствуя, что в тот момент вряд ли был способен проглотить даже таблетку аспирина.

— У него это скоро пройдет, Даниель. Вот увидите. Такие ссоры между друзьями — обычное дело.

— Не знаю, не знаю, — пробормотал я.

Мы встретились в воскресенье в половине восьмого утра в кафе Каналетас, куда Фермин пригласил меня на завтрак. Нам подали кофе с молоком и булочки, которые, даже густо намазанные маслом, имели некоторое сходство с пемзой. Нас обслуживал официант с эмблемой «Фаланги» на лацкане пиджака и с тонкими аккуратно подстриженными усиками. Он что-то напевал, не переставая, и когда мы поинтересовались причиной его хорошего настроения, ответил, что накануне стал отцом. Мы с Фермином искренне поздравили его, а он настоял на том, чтобы преподнести нам в подарок по сигаре и просил нас выкурить их за здоровье его первенца. Мы заверили счастливого папашу, что так и сделаем, Фермин, нахмурив брови, искоса поглядывал на официанта, и я начал подозревать, что он что-то