шевелился не Флавиан, а только тело его показывало, что ему неудобно. Но на этот раз все обстояло иначе. Аквила это почувствовал, даже сидя за столом, где он работал. Он наклонился вперед, чтобы взглянуть на мальчика. Вот Флавиан снова шевельнулся, по телу прошла легкая дрожь, и затем он затих. Но дыхание его все учащалось, голова металась по подушке, рот был полуоткрыт, веки вздрагивали, словно он пытался стряхнуть с себя сон, очень для него тяжелый.

— Флавиан, — позвал его тихо Аквила. — Пескарик.

Эуген говорил, что они не должны ничего делать, чтобы вернуть его обратно в его тело, пока он не будет готов, но сейчас Флавиан готов, он делает попытки вернуться, и ему нужна помощь. Аквила не знал, слышит ли его Флавиан, но мальчик как-то заскулил и одной рукой стал комкать покрывало. Аквила остановил его руку, положив на нее свою:

— Все хорошо. Все хорошо, Пескарик. Я здесь.

У Флавиана вырвался глубокий прерывистый вздох, затем он вздохнул второй раз, открыл глаза и лежал исподлобья уставившись на отца.

— Все хорошо, — снова сказал Аквила. — Ни о чем не думай, лежи тихо.

Беспокойный взгляд Флавиана остановился на лампе, он помигал от неожиданного света и затем снова перевел глаза на отца:

— Я что… был болен?

— Нет. Ты ушиб голову, но теперь тебе лучше.

После недолгого молчания Флавиан, повернув поудобней руку, сжал Аквиле запястье.

— Я упал с Инганиад, правда? — пробормотал он с трудом. — Прости меня, отец.

— Инганиад тебя сбросила, — сказал Аквила. — Ее испугала белая сова, и она тебя сбросила. Если бы я сидел на ней, она с таким же успехом могла бы сбросить меня.

Флавиан улыбнулся. Улыбка вышла совсем сонная, и Аквила улыбнулся ему в ответ. На мгновение они вдруг стали близкими и стена, выросшая между ними, исчезла. Однако Флавиана что-то беспокоило, что-то, что должен был понять отец.

— Инганиад не виновата, — сказал он. — Отец, она вправду ни при чем. Это все из-за белой совы.

— Да, так оно и есть, виновата белая сова. Поспи еще, Пескарик.

Вряд ли Флавиану нужно было говорить об этом, глаза у него закрывались сами собой, и мгновение спустя он уже спокойно спал, все еще не выпуская руки Аквилы. Аквила посидел возле него какое-то время, наблюдая за ним, и вдруг приник головой к руке, лежащей на краю постели. Он не молился за жизнь Флавиана, он ни о чем не молился и ни о чем не просил Бога с того самого дня, когда, навсегда расставшись с Флавией, он решил, лежа под дубом, что молитва — напрасная трата времени. Но сейчас он был преисполнен чувства глубокой благодарности.

Он не поспешил будить Нэсс — она спала, и ей необходимо было как следует выспаться. А кроме того, Пескарик все еще держал его за руку.

Когда Флавиан проснулся утром, он выпил немного крепкого бульона и наградил родителей неуверенной улыбкой. Прежний барьер снова встал между ним и его отцом, хотя, может быть, и не такой высокий, как раньше.

Начав поправляться, Пескарик поправлялся буквально галопом, и всего через несколько дней Аквила, воспользовавшись утренним свободным временем, завернул его в полосатый плед местной выделки, вынес из душной комнаты и посадил на скамейку во внутреннем дворике. Солнце уже понемногу набирало силу, и старая стена за их спинами чуть прогрелась. Они были только вдвоем и сидели рядышком, а Аргус, тот самый толстый полосатый щенок, спавший рядом с Пескариком, когда Нэсс сделала выбор между Аквилой и своим племенем, — сейчас лежал, распластавшись у их ног, величественный, как каменный лев. Фиалки, растущие у стены, еще не распустились, но от листьев шел слабый аромат, и зяблик порхал в ветвях тернослива. У Аквилы было чувство, что он дома, хотя трудно, конечно, назвать «домом» это огромное разрушающееся здание, которое они делили со многими семьями, но все же это было место, где он жил с Нэсс и Пескариком, когда оказывался в Венте; жил уже почти девять лет, и каждый камень здесь был ему знаком. А для Флавиана, как ему думалось, это был действительно родной дом, первое место, которое он помнит. Но ни сада внизу под горами, ни долины среди холмов у Флавиана не было.

— Давай-ка посмотрим твою рану, — предложил Аквила и, когда мальчик послушно подставил голову отцу, сказал: — Да, она заживает… Скажу тебе одну вещь, Пескарик, у тебя будет шрам на лбу, почти такой же, как у меня, он немного подпортит твою красоту.

Флавиан широко раскрыл глаза.

— Правда? — воскликнул он радостно, будто только и мечтал об этом.

— Чистая правда, — рассмеялся Аквила, который совсем не думал, что это хорошо.

Они молча смотрели друг на друга, отец и сын, и это молчание, казалось, сблизило их, они, хотя все еще робко, потянулись навстречу друг другу.

— Пескарик, — начал Аквила, не слишком ясно представляя себе, что он собирается сказать, но вдруг почувствовал, что Пескарик его не слушает. Он насторожился — кто-то шел через Дворец правителя к маленькой боковой двери под терносливом. Он видел, как приподнялась щеколда, дверь отворилась, и широкими шагами вошел Брихан. Момент был упущен.

Аквила поднялся встретить вошедшего.

— Брихан, ну что там? — спросил он, хотя вопрос был излишним — ответ он и так знал. Они ждали последнего приказа, со дня на день готовясь выступить в поход.

Брихан, завидев его с сыном, остановился. Он весь светился тем особым огнем, который всегда загорался у него в глазах, как только приближалась битва.

— Разведчики вернулись. Сам Хенгест стоит лагерем по эту сторону моста, и мы выступаем в полдень, первыми. Я нарочно завернул сюда, чтобы сообщить тебе.

Они поглядели друг на друга, прежде чем расстаться и пойти каждый своей дорогой. Оба понимали, что кончилась пора сакских летних набегов и впереди их ждет большая битва.

— Я почти забыл, как пахнет настоящая битва, — сказал Брихан.

Аквила вдруг помрачнел, словно тень грядущей судьбы протянулась из будущего и коснулась его.

— Наверное, настоящей не было слишком долго, — ответил он резко. — Прежде в нас что-то было, что позволяло выигрывать битвы. Не уверен, сохранилось ли это и по сей день.

— Ты что, выпил слишком много вина вчера вечером? — протянул насмешливо Брихан. — Или это ты так себя взбадриваешь накануне битвы?

— Просто пришло в голову, — сказал Аквила. Он уже затягивал портупею с мечом.

Лицо Брихана стало серьезным.

— У нас есть Арт, — сказал он без обычной дерзости.

— Да, у нас есть Арт. — Аквила поднял взгляд от портупеи и поглядел на него. — Я только возьму седельный вьюк и попрощаюсь с Нэсс. Я приду на коновязи сразу же вслед за тобой.

Брихан кивнул и, собравшись уже идти, ткнул пальцем в сторону Флавиана, который с округлившимися глазами ерзал от возбуждения на скамейке.

— А как парень? — спросил он.

Ответил ему сам Флавиан:

— Я почти поправился, и у меня будет на голове шрам, как у отца.

— Ты молодец, боевой петушок! — Брихан еще мгновение постоял, глядя на него уже