бубенчиков. Что нового во внешнем мире?

Эуген придержал своего выбившегося из сил мула.

— Ничего такого, что не могло бы подождать до моего свидания с Амбросием. А какие новости в здешнем мире, Брихан?

Тот пожал плечами:

— Какие у нас в горах могут быть новости? Ты явился очень вовремя. Кабан распорол Беларию бедро, а бестолковый Амлод не знает, как с этим справиться.

Эуген вздохнул:

— Других людей в конце пути ждет отдых, но когда возвращаюсь из дальних краев я, то меня непременно ждет кто-то с лихорадкой или с пропоротой ногой! Где он?

— У себя в хижине.

— Я загляну к нему, как только доберусь до вершины — если, конечно, доберусь. Клянусь жезлом Эскулапа, дорога с каждым годом делается круче и длиннее.

Говоря это, Эуген начал уже понукать мула, однако встречный продолжал стоять у него на пути — высокий, с золотисто-каштановыми гладкими волосами и смеющимся дерзким лицом. Одет он был в облегающую тунику из разноцветной клетчатой ткани. Он ткнул длинным пальцем в сторону Аквилы:

— А это кого ты подобрал в своих скитаниях?

— Это друг, — ответил Эуген. — Может, он и скажет тебе свое имя — когда-нибудь потом, если спросишь его самого.

Встречный взглянул на Аквилу, Аквила — на него.

— Ты так думаешь? Ну, может, и спрошу… когда-нибудь… если вспомню. — Тон оставался вызывающим.

Всегдашняя складка у Аквилы между бровями обозначилась резче.

— Если спросишь, то хорошо бы повежливее, — сказал он.

Взгляды их опять скрестились, казалось, вот-вот вспыхнет ссора, но неожиданно незнакомец рассмеялся:

— Что ж, не исключено, что так и будет! — Он отступил в сторону, вскинул руку, прощаясь с Эугеном, и стал спускаться по траве.

Аквила, все еще хмурясь, провожал его взглядом, пока он не растворился в сумерках и тумане, а потом продолжал подъем в ответ на невозмутимое «Двинулись дальше?» Эугена, который, тряхнув поводьями, снова погнал усталого мула.

Выровнявшаяся на несколько ярдов тропа вдруг вильнула и опять круто пошла вверх, прямо сквозь скальную породу. Аквила поднял голову и увидел, что крепостные стены почти сомкнулись у них над головой, а впереди, в проеме, стоит, опершись на копье, высокий человек, и за спиной у него клубится туман.

Немного погодя Аквила уже шел один по гребню холма, в то время как Эуген, свалившись с мула на землю, точно мешок с торфом, отправился лечить раненого.

— Иди в Дом Очага, — сказал Эуген. — Увидишь — конец крыши торчит из-за пригорка. Ужин близко, наверное, Амбросий уже там. Если же его нет, жди меня.

Туман, однако, успел побелеть, уплотниться; оставляя вместе с влагой привкус соли на губах, он клубился вокруг, точно мокрый дым, и сквозь него то проступали, то снова пропадали очертания хижин. В этой белой мгле растворился и конек крыши Дома Очага, словно его не бывало вовсе.

Наверное, глупо было отказываться, когда человек, которому он передал мула, предложил проводить его. Предложение тот сделал вполне дружелюбно, и в прежние годы Аквила с радостью бы его принял, но теперь он отворачивался от всякого проявления дружелюбия. Ему, правда, казалось, что он все-таки идет в правильном направлении. В воздухе висели вонь от горящего торфа и конского навоза и жирный запах готовящейся пищи. Аквила слышал мычание скота в тумане, понимал, что люди занимаются своими повседневными делами, но не видел никого, у кого бы мог спросить дорогу. Внезапно местность пошла под уклон, и он очутился на краю небольшой впадины, на дне которой поблескивала вода. Он остановился. И пока он стоял так в нерешительности, ухо его уловило еле слышные звуки арфы, поднимавшиеся, казалось, из глубины впадины. В тумане он различил горстку приземистых хижин и в дверном проеме самого большого из строений — слабое янтарное сияние очага. Ну вот, по крайней мере там найдется хоть кто-нибудь, кто скажет, куда он забрел. Аквила стал спускаться вниз.

Через несколько мгновений он оказался на пороге большой хижины — клубящийся туман остался позади, а перед ним возник очаг. Огонь горел на приподнятой над полом площадке посреди просторного круглого помещения, которое все пропиталось запахом торфяного дыма и горящих поленьев дикой яблони. Синяя дымка висела под самой крышей, а отсветы пламени играли на оружии, развешанном по стенам и на опорном столбе. В основном это были длинные мечи и небольшие круглые щиты римской кавалерии. Однако хижина явно служила не только оружейной кладовой, но и жильем. На разостланных на полу розоватых бараньих шкурах сидел старик с арфой на коленях и перебирал блестящие струны так тихо и так рассеянно, будто играл во сне. У очага стоял человек с одутловатым лицом, весь какой-то мягкий, оплывший, хотя что-то в развороте его плеч навело Аквилу на мысль об учебном плаце. Стоящий внимательно глядел на третьего, который, припав на одно колено, чертил обугленной палочкой на плитах перед очагом. Это был стройный темноволосый молодой человек, приблизительно такого же возраста, как Аквила, в грубой домотканой тунике и в овчине вместо плаща, мехом внутрь, притянутой на талии поясом, но на голове у него поблескивал узкий золотой обруч, какие Аквила видел на знатных кельтах.

— Вполне сносно, хотя изгиб Тамезы[22] надо бы сделать поострее, — проговорил второй, с выправкой военного. — Ну что ж, начертишь карту еще несколько раз, тогда, думаю, сможешь делать это с завязанными глазами.

— Нет, Валарий, все время возникает что-то новое, — возразил темноволосый молодой человек. Он говорил на латыни чересчур правильно, словно латынь не была его родным языком. — А я должен ее знать так, чтобы закрыл глаза — и она предстала передо мной тут, на плитах очага, как предстала бы внизу вся Британия перед королевским орлом, парящим высоко в небе. — Он поднял голову и, увидев в дверях Аквилу, встал с обугленной палочкой в руке. — Приветствую тебя, незнакомец. Ты принес мне какие-то известия?

Аквила покачал головой:

— Я ищу Амбросия, правителя Британии. Мне сказали, что, возможно, я найду его в Доме Очага. Но я заблудился в этой мутной каше и вот… заметил огонь твоего очага… услышал звук арфы…

Молодой человек швырнул палочку в пламя.

— Амбросию еще рано идти в Дом Очага. А зачем он тебе нужен?

— Будь у меня меч, я бы сказал: «Чтобы положить меч к его ногам».

Они постояли, разглядывая друг друга при свете очага. Старый арфист продолжал перебирать струны, а третий из присутствующих с легкой усмешкой наблюдал происходящее. Но Аквила не обращал на него внимания. Он глядел только на темноволосого юношу. Тот был еще смуглее, чем ему показалось вначале, и это как нельзя лучше согласовалось с хрупким телосложением и, возможно, шло от того, что в жилах его текла древняя кровь — кровь людей с Холмов. Однако глаза юноши под прямыми, как концы крыльев ворона, бровями не походили на глаза Маленького Народца — черные, изменчивые, мечтательные: они были прозрачные, бледно-серые, с золотым оттенком, точно освещаемые изнутри пламенем.

— Но у тебя нет меча, — сказал он.

— Прежде был.

— Расскажи, как ты его утратил.