выходить вообще они не могут, а она, естественно, никогда не признается, куда идет. Вот, собственно, из-за чего весь сыр-бор.
В течение этого периода разговоры за обедом в среднем сводятся к следующему. (См. Рис. 8.)
И вот в один прекрасный день наступает полная тишина. Странная и зловещая, как будто в доме тяжелобольной. Рейчел перестает выходить на улицу, перестает спорить с мамой и папой, перестает принимать гостей.
Даже Люси к ней больше не заходит.
Когда же Рейчел все-таки выползает из своей комнаты, чего не случается практически никогда, глаза у нее краснющие и она все время молчит. Словно кто-то умер. Собственно, так оно и есть. «Рейчелюси» больше не существует.
Донни смотрит сериал «Открыто круглосуточно», который, насколько я знаю, он считает полной лажей, а это значит, что у него нет предлога от меня отделаться. Будь это какая- нибудь другая программа, у меня не было бы ни единого шанса. Сначала я щекочу его, пытаясь привлечь к себе внимание, а потом начинаю приставать. Я хочу, чтобы он объяснил мне, что творится с Рейчел. Я не жду ответа прямо сейчас, но почти уверен, что рано или поздно смогу его доконать.
На удивление, Донни сдается довольно быстро: после короткого (но одностороннего) боя на подушках и более продолжительного двойного реванша за мои щекотания. Донни — именно тот, к кому следует обращаться в периоды общесемейного сумасшествия. Он единственный в нашем доме — кроме меня, разумеется, — у кого имеется маломальское понятие о логике.
— Карл был ее парнем, — объясняет он.
—
— И, несмотря на все скандалы и приказ мамы с папой забыть о нем, Рейчел все равно втихаря продолжала с ним видеться. И вот как-то раз она пошла в гости к Люси, а Карл оказался там.
— И что?
— И все.
— Все?
— Да.
— Не может быть. А что дальше?
— А дальше ничего. Конец истории. Она отправилась к Люси и застала у нее в комнате Карла.
Я старательно обдумываю его слова.
— А чем Карл с Люси занимались?
Донни отрывает взгляд от телевизора и хитро ухмыляется:
— Кто его знает! Ты сам-то как думаешь — чем они занимались?
Очень коварный вопрос. Что бы я ни ответил, Донни просто поднимет меня на смех. И я выбираю обходной маневр.
— А
— Ага-а-а, — не сдается Донни. — Сначала ты мне скажи, а потом я тебе.
— Я думаю, они целовались. Как минимум.
— Как минимум?
— Ага. Как минимум целовались.
Донни улыбается, но не смеется.
— Полагаю, ты прав.
— И теперь Рейчел не хочет видеть их обоих?
— Точно. Потому что они ее обманывали.
— Это как?
— А вот так. Они ведь не сказали ей, что встречаются.
— А они что, говорили, что не встречаются?
— Нет. Просто помалкивали на этот счет.
— Тогда это не обман.
— Обман.
— Нет, не обман.
— Хорошо, пусть не обман. Жульничество.
— В чем?
— Просто жульничество.
— Но почему?
— Потому.
— А что, есть какие-то правила насчет жульничества? Какие-то инструкции?
— Нет никаких инструкций, но правила есть.
— А ты откуда знаешь?
— Знаю, и все.
— Откуда?
— От верблюда.
— Нет, скажи.
— Отвянь.
— А почему она так расстраивается?
— Блин, я же все тебе объяснил! Хватит, отвали уже.
Странные все-таки эти девчонки. Да и Донни, как вы сами видите, тоже ничуть не лучше. Изображает из себя умника, будто все понимает, но стоит прижать его к стенке, и сразу становится ясно: понимает он не больше, чем я.
Однако реально меня бесит даже не это. Меня бесит, что вся эта катавасия из-за одного и того же парня. Парня, с которым мы когда-то вместе играли. Нет, даже не
«Брент-Кросс»[8]
Чем пустячнее вещь, которая вам нужна, тем крупнее магазин выбирается для ее покупки. Еще одно из множества странных правил, по которым живет моя мама. В нашем торговом центре, по-моему, можно купить что угодно, но в один прекрасный день, когда мама вдруг решает, что ей срочно необходима пара пуговиц, планируется целая экспедиция — и не куда-нибудь, а в «Брент-Кросс».
«Брент-Кросс» — сплошь одни магазины, магазины и парковка для машин, такая огромная, что на нее можно запросто посадить гигантский авиалайнер, но поездка туда — это Целое Событие. Со всеми надо проконсультироваться. Всех надо пригласить. Надо составить списки. Надо перерыть все шкафы в доме на предмет чего-нибудь жутко невразумительного
