подставку для пива и уставился на телефон Лиз.
Несколько дней подряд пульс у меня начинал бешено колотиться стоило мне пройти мимо телефона. Но я не мог заставить себя позвонить.
Не меньше недели я ежедневно проделывал одну и ту же процедуру: набрать половину номера – походить кругами по дому; набрать половину номера – сходить в магазин за молоком; набрать половину номера – сбегать за свежей газетой; набрать половину номера – поваляться в саду и помучить насекомых, – после чего сделал героическое усилие.
– Алло? Позовите, пожалуйста Лиз.
– Угу, это я.
– О...
Я не знал, что сказать. А что вообще говорят в такой ситуации?
– Привет, – первая попытка.
Сработало. Очень правильный ход.
– Привет. Кто это?
– Хм – это я. Дэйв. Дэйв Гринфорд. Друг Джеймса.
– Дэйв! Черт, как я рада тебя слышать. Как дела?
– Хорошо.
– Чем ты занимался все это время?
– Ну – всем понемножку. Как тебе сказать... Недавно вернулся из Швейцарии.
– Ага. Точно. Ну и как она?
– Фигня. Сплошные алкаши.
– Правда?
– Ага.
– Неужели все?
– Все, кого я видел.
– Ужас. Тебе просто не повезло.
– Да нет, по статистике то же самое.
– Похоже, ты вжился в тамошнюю культуру.
– Еще как. Тирольские песни и резиновый сыр – что еще человеку надо.
– Значит, скоро опять туда поедешь?
– Ага, разбежался. Ладно, ты-то как? Чем занимаешься?
– Ничем. Тоска зеленая.
– Тоска? Это серьезно.
– Все разъехались. Все мои друзья провалились под землю.
– Это просто здорово! У меня те же самые проблемы. Прям трагедия. Все куда-то исчезли. Скоро на стенку полезу от скуки, как опарыш в сортире.
– Мне всегда казалось, что у опарышей много друзей, – сказала она. – То есть, ты когда- нибудь видел одинокого опарыша?
Какие умные вещи она говорит. Я чувствовал, что краснею. Вот оно. Я опять в нее влюбился.
– Представь себе опарыша с дефектом речи и прыщами, – сказал я.
– Лучше с дефектом ползания.
Это невероятно! Мы понимали друг друга с полуслова.
– Представь, что ты опарыш с дефектом ползания, – сказал я. – Никто с тобой не разговаривает. Ты можешь ползать только одной стороной, все время описываешь круги, и никому до тебя нет дела.
– А ты можешь представить себе красивого и сексуального опарыша? Но с искривленным ползанием?
Меня уже парализовало от желания.
– Слушай, Лиз. Ты занята?
– То есть?
– Ну, то есть... Может ты свободна на этой неделе?
– Ты меня зовешь на свидание?
– Нет, нет, нет, Что ты, что ты. Я просто... я просто подумал, что может мы встретимся, выпьем чего-нибудь.
– Нет, ты меня явно зовешь на свидание.
– Нет, ничего такого, я просто...
– Хватит выкручиваться, как опарыш. Я тебе нравлюсь. Ты друг Джеймса. Ты же не собираешься лезть мне под юбку, как только он отвернется, правда?
Я тихонько хмыкнул.
– Значит вы все еще вместе?
– Конечно. Слушай – у меня до хрена дел. Давай встретимся в Кэмдене[3] часов в восемь?
– Хорошо. ОК. Просто здорово.
– На выходе из станции.
– На каком? Их там два.
– На главном.
– Они оба главные.
– Ох, не будь таким мудилой. На том, который красивее.
Она повесила трубку.
Ччерт! Со мной еще никто так не обращался. Обычно я тратил полчаса, чтобы выбрать подходящее место, а она... Черт бы драл! Это невероятно.
Еще один спелый, сочный, лопающийся персик.
Я опоздал на станцию Кэмден, но Лиз пришла еще позже. Впервые я обратил внимание на то, что один из выходов действительно менее уродлив, чем другой, и как раз оттуда она появилась.
Мы пошли в паб под названием “Конец света”, и я заказал “Гиннесс” в надежде, что делаю выбор интеллигентного человека.
Впервые мы оказались наедине, и, как только сели за столик, выяснилось, что нам не о чем разговаривать. Нас связывал только Джеймс. Мне не очень-то хотелось слушать ее рассказы о Джеймсе, но долгое молчание было еще хуже, и после серийного похлопыванья ртом я сдался и двинулся по простейшему маршруту.
– Что слышно от Джеймса?
– Много чего. Вроде, у него все в порядке. Сначала письма приходили каждые несколько дней, потом реже. Последнее было две недели назад.
– Когда он уехал?
– В январе.
– Черт – три месяца.
– И еще пять осталось.
– Я не знал, что так надолго.
– Что я могу сказать?
– Восемь месяцев. Неужели не надоест?
– Надоест? Как ты думаешь, восемь месяцев – это много для Таиланда, Гонконга, Бали, Австралии и Америки?
– Нет, я понимаю, просто... восемь месяцев где-то болтаться. Целый век. Ни тебе “Мартини”. Ни Лондона. Пиво теплое.
– Пиво теплое?
– Наверняка. Кроме разве что Австралии.
– Я надеялась, что он больше будет скучать без меня, чем без пива.
