Жеребец пятился, топтался на одном месте и не шел в ворота.

Клавдея, распахни-ка ворота пошире — боится, черт! — крикнул через забор Петруха.

Клавдея нехотя сошла с крыльца, растворила ворота. Петруха въехал во двор и спрыгнул с коня. Бросил повод Клавдее.

Привяжи.

Клавдея удивленно вскинула заплаканные глаза на Петруху.

Ничего, — усмехнулся он, сдвигая шапку на затылок. — Рука под мышкой болит, поднять не могу. Привяжи.

Клавдея молча прихлестнула повод к железной скобе.

Ну, как твой Ильча? — разминая ноги, спросил Петруха.

Хворает, — сурово ответила Клавдея. — Ты к нему, что ли?

Что мне с него, с хворого! — дернул плечами Петруха. — С тобой хочу побеседовать. Сядь на приступок. — Он вытащил из кармана шелковый вышитый кисет и закопченную кореньковую трубку. — Принеси огонька, — кивнул ей, набивая трубку табаком.

Клавдея колебалась. Гостеприимство обязывало оказать гостю услугу, но тон Петрухи был так резок и насмешлив, что Клавдея почувствовала обиду. Она шагнула вверх на две ступеньки и остановилась.

Не надо, — сжимая трубку зубами, бросил Петруха, — есть.

Он вытащил из кармана огниво.

Что не садишься? — спросил, раскуривая трубку. Едкий дымок пополз по лицу Клавдеи. Она не любила табак и брезгливо отстранилась. Во всей родне у нее не было курящих.

Садись, — настойчиво повторил Петруха.

Пойдем в избу, — пригласила Клавдея, — что же на пороге сидеть?

Успеем и в избу. Чаем, поди, угостишь? Аль нечем гостя потчевать?

Что есть, — покраснела Клавдея, — не из богатых. Сама, может, и не емши, а гостю хлеба с солью найду.

Ладно, — сощурился 'Петруха, — не за угощением приехал. Как думаешь дальше, Клавдея: все еще самой хозяевать или пойти к хозяевам?

Недвижим Ильча, все проели, — тихо ответила Клавдея. — Что буду делать, как не по людям ходить? Есть чего-то надо.

Нужна мне работница. Ты сильная, — Петруха снизу взглянул на крепкие, ладные ноги Клавдеи, — на поле сработаешь за мужика и по хозяйству бабам пособишь. Не позвал бы я, может, тебя, да вспомнилось, отец говорил, Ильча был прилежным работником. Ну что ж, теперь ты у нас поработай. Не пропадать вам, в самом деле. Так уж, видно, и кормиться вам всю жизнь от нас. Ладно, прокормлю, хватит у меня.

Клавдея задумалась. Она не любила и боялась Пет-руху. Уж очень он был жесток и груб. Знала, что даже жена его Зинка — не так давно женился Петруха — ревмя ревет от побоев. Погналась за богатством, вот теперь и обливается слезами, и сладкий кусок в горло не идет.

Отказаться? Не пойти к Петрухе в работницы? А куда же деваться тогда? Все, все проедено. Платка на голову лишнего нет. Только изба — четыре стены и осталось всего. И никто, никто не берет на работу, знают — хворый муж будет связывать. В город бы, к Лизаньке? Так пересказывают люди, что она и сама в работницах. Да опять же ~ с Ильчей как? С ним куда там деваться? Одной пока пойти — как на чужих людей Ильчу здесь оставить?

Только ею, Клавдеей, он и жив еще. Вернешься потом к холодному. Как быть? Откажи сейчас Петрухе — найдешь ли себе хозяина потом? Крепко задумалась Клавдея.

Ну как, решила? — засмеялся, играя бровями, Петруха.

Не знаю, что и делать, — взялась за щеку Клавдея, — с Ильчей поговорю.

Давай говори, — согласился Петруха.

Только как же я у тебя работать стану? — остановилась вдруг Клавдея. — Здесь избенка своя. Куды я Ильчу дену?

Об этом речь другая. Избепку-летничек мне на пашню нужно, взял бы я у тебя. Все одно в людях работать, — своя изба тебе теперь ни к чему. А Ильчу увезешь ко мне, па дворе в зимовье с ним жить будете.

Что же я избенку-то отдавать буду? Бог даст, Ильча поправится…

Думай, — кивнул головой Петруха. — А по-моему так: поправится, и опять уйдете от меня — не то избенку, с мое наживете.

Уж и не знаю, — вовсе растерялась Клавдея, — пойти или не пойти? Каку ты мне плату положишь?

Поработаешь — посмотрим. Заплачу.

Так-то оно так…

А что?

Говорят люди: порядись на берегу, а тогда уж за реку.

Знал бы я твою работу, сказал бы сразу.

Не сленюсь.

Ну и за расчетом дело не станет.

Поговорю я с Ильчей.

Говори, — циркнул слюну через зубы Петруха. — Поеду я. Чай пить не стану, — усмехнулся он, вставая. — Завтра скажешь, что надумала. Только помни: к вечеру не придешь — подряжу другую.

Петруха отвязал жеребца, похлопал ладонью по его жирному заду и вскочил в седло. Жеребец присел и рысью бросился вон из ограды.

Прощай, Клавдея, не скучай, — подмигнул на ходу Петруха, — завтра увидимся.

Клавдея его слов не слыхала. В раздумье она поднималась на крыльцо.

Заморгал глазами Ильча, когда Клавдея рассказала ему про беседу с Петрухой, оттопорщились давно не стриженные усы.

Теперь ты, Клавдея, дому голова. Отжил, видно, я. Как тебе способней, так и делай. Покормил я тебя, пока могутен был, теперь покорми ты меня. Дай-ка руку, Клавдея. — Ильча стиснул влажными пальцами крепкую руку Клавдеи, погладил ее. — Вот она где, силушка. Родная, береги ее… Подсоби-ка подняться.

Легок он стал, как соломенный. Подняла его под мышки Клавдея и прислонила спиной к подушкам. Ильча закашлялся.

Не хочу тебя неволить, Клавдея, — отдышавшись, выговорил он, — а только придется, видно, тебе в работницы пойти… И выходит… опять… к Сиреневым.

Крепкое хозяйство оставил Петрухе Сиреневу отец. Полон двор скота: и лошадей, и коров, и овец, и птицы всякой в достатке. Дом высокий, в лапу рубленый, с крышей шатровой. Оконные колоды лучшими белилами выкрашены; полы ровные, плотные; голубые переборки красными фигурами расписаны. Каждый день в доме летом свежую траву, а зимой сено либо солому перестилают. Только в угловой комнате да в спаленке траву не стелют, новыми половиками дорожки проложены. Дворы с уличной стороны пилеными досками забраны, а с задов — бревнами, притесанными в паз. Стайки на мох сложены, крыши двухскатные, драньем в желоб покрыты, вдоль заборов навесы излажены. Только в разные годы все строено: одно