лбом, густыми, нависшими бровями и пристальным взглядом, он не пропускал случая, чтобы не задраться с любым встречным. Сидя на спине раскормленного чалого жеребца, Петруха ядовито взглянул на Ильчу.

Куда поскакал, хозяин, больно хлестко?

На кудыкину гору! — отплюнулся Ильча. — Пятнай тебя, под руку бормочет… Не видишь, куда?

Вижу. Либо от черта бежишь, либо за счастьем гонишься. — И засвистал вдогонку ему: — Эй, хозяин! Подвяжи веревочкой своего рысака, не то на бегу развалится: ноги — на дороге, голова — в кустах…

Вперекрест нападавшие, лежали буреломы. Сучья цеплялись за одежду, когда Ильча, не найдя обхода, лез прямо через валежник. Острые камни впивались в подошвы. Склон горы, весь в старых гарях, обращен был к открытой, широкой долине. Узкой лентой зеленели в ней чахлые соснячки и березники. И среди них круглыми пятнами моховые болота.

Соболиный след вел прямо к ручью. Давно гнался по нему Ильча, но никак не мог настичь осторожного зверька. Дамка не пошла, — она ничего не понимала в следах, повертела хвостом, виновато посмотрела па хозяина и вернулась на табор. Ильча выругался и пошел один. Соболь мог оправдать весь промысел. Найдя след, Ильча не позвал Егоршу. Что тому? У него собаки идут хорошо, и так напромышляет. А тут если бы соболя!

Он останавливался отдыхать только тогда, когда тайгу заливала непроглядная ночь и острый глаз его уже не различал следа зверя. Тогда Ильча рубил сухие валежины, складывал костер и ложился, обдумывая: есть здесь гнездо у этого соболя или попал ходовой? Едва отбеливалось небо, Ильча вскакивал и снова пускался по следу. Каждое утро падала легкая изморозь, и Ильча видел, что он идет все время по свеясему следу. Иногда он останавливался и, чувствуя, что соболь совсем где-то близко, пристально рассматривал дальние пирамидки засыпанных снегом камней, ожидая, что вот-вот среди них мелькнет черная спинка зверька. Ружье он держал наготове. Но соболь уходил незамеченным.

Эх, пятнай его, нет собаки, — шептал Ильча, понимая, что больше ждать бесполезно, соболь ушел. — Знал бы я, что Дамка пустая окажется, на себе Собольку носил бы. Пусть безногий, да где надо залаял бы.

И опять цепочка следа уводила его вперед.

Достигну, — упрямо твердил Ильча, — хоть в Бело-горье за ним уйду. Только погодка такая еще постояла бы.

Кругом высились незнакомые горы. Соболь пересек ручей, попетлял немного среди моховых кочек и широким махом пошел в хребты. Теперь идти за ним стало труднее. Ильча останавливался отдыхать и, с тоской поглядывая назад, думал, что если он соболя не добудет, сколько времени зря пропадет. Да каков еще окажется обратный путь. У него оставалась в котомке только горсть сухарей. Дорогой попадались рябчики — Ильча их не стрелял, боялся выстрелом напугать соболя.

К концу дня он перевалил через хребет. Крутыми откосами сползали с гор узкие пади, все в зарослях пихтача. А по ту сторону стояли чистые кедровники, и от них, поднимаясь ступенями выше и выше, громоздились новые горы, все в скалах, утесах, обрывах. На самом верху они выгибались ровным горбом, и ничего, кроме сверкающего снега и черных крапин отдельных камней, там не было.

В гольцы пошел! — удовлетворенно сказал Ильча. — Там я тебя и возьму.

Он посмотрел вниз в расщелину пади, и подумал, что если соболь пошел в гольцы, не имеет смысла идти за ним неотступно, карабкаясь по камням, можно обогнуть стороной, косогором, и обрезать след к кедрачам. Он пошел, забирая вправо, и вскоре наткнулся на старый, засыпанный снегом сяед человека. Ильча в удивлении остановился. Кто же еще мог забреди в такую глухомань? Он подумал: но на свой ли след набрел опять? Нет, здесь он не был, хорошо знает. Соболь не кружил, шел прямо к Белогорью. Ильча осмотрелся кругом. Еще дальше, за гольцами, поднималась к небу сияющая плотными, вечными снегами трехзубая острая вершина. Белое облако медленно наплыло на нижний остряк, разорвалось и, колыхнувшись, поползло дальше. Мелкие его клочья повисли над трещинами, тая и сливаясь со снегом.

Ильча здесь никогда не бывал, но узнал это место по описанию стариков. Трехзубая вершина — Уляха. Правее, кусочком льда в холодном небе, чуть видный отсюда, блестит Орзогай. Там главпый перевал — Ергик-Таргок-Тай-га — и начинаются южные склоны Саян.

«Кто же здесь ходил? — опять склоняясь к человечьему следу, подумал Ильча. — Бродягам здесь делать нечего».

Он обошел распадок кругом и углубился в кедрачи, соображая, где ему легче будет обрезать след зверя. А солнце скатилось уже за трехзубье Уляхи, и быстро темнела тайга. Ильча заторопился, бросился по следу чуть не бегом. Надо убедиться, ушел соболь в гольцы или остался в распадке. В последнем свете отцветающих сумерек он увидел частые пятнышки следов. Значит, он рассчитал правильно. И главное — сотоль шел спокойно, не чувствуя за собой погони. Местами рядом со следом лежали скушенные сухие былки травы — соболь баловался.

Ильча вздохнул облегченно. Он почувствовал страшную усталость и нехотя вытащил из-за опояски топор, чтобы нарубить дров на ночь. Если бы не мокрые ноги и не такой морозный на высокогорье вечер, так бы и лечь, не разводя огня, кульком куда-нибудь к валежине… Набросать под бок кедровых лапок… Он нарубил сушняка, развел костер — скорей бы немного согреться и посушить портянки! — погрыз сухарей и улегся спать, сладостно думая, что на гольцах он соболя быстро скараулит.

Проснулся Ильча от резкого толчка в плечо. В недоумении привстал, еще не в силах сразу стряхнуть с себя сонную одурь. Склонившись над' ним, стоял Порфирий. Через плечо у него болтались натруска с порохом, рожки с пулями и другая охотничья снасть. Шомпольную винтовку Порфирий держал в руках.

А, вот это кто! — удивленно выговорил Порфирий, отступив, когда Ильча сел.

Да, — сказал Ильча, сам не зная, почему он произнес это слово.

Порфирий молча отошел, поправил сушняк в костре — искры столбом взметнулись ввысь; сел на конец кряжа, скинул шапку — левый висок в отблесках костра багровел рубцом глубокого шрама; спросил спокойно:

За соболем?

За соболем, — повторил Ильча.

Собаки, что ли, нет?

Нет, — опять, как эхо, отозвался Ильча.

Так, значит, с тестем я встретился, — внимательно оглядывая Ильчу, будто сам с собой рассуждал Порфирий, — в гости к нему пожаловал. На огонек посидеть. Да. Тесть ты мне или нет? — спросил вдруг он Ильчу.

Тесть, — глухо отозвался тот.

Тестем зовется, — опять говоря сам с собой, объяснил Порфирий, — когда замуж девушку выдает. А ты кого за меня выдал?

Ильча промолчал, стиснув зубы.

Не искал я тебя, — заговорил Порфирий, — и ты меня тоже. Знать, судьба нас свела.