Нет, на привычном месте Анюта снова не встретилась! Остановила какая-то старушка, стала жаловаться ему:

Лексей Антонович, миленький, опять мне ногу свело, ступить не могу. Так помогло прошлый раз. Дал бьп ты мне еще порошочков.

Он припомнил эту старушку — у нее застарелый суставной ревматизм. Нужно грязелечение. Легко сказать — грязелечение… Исключена даже мысль об этом. А чем ле| чить? Нельзя же без конца давать салицилку! И вряд ли теперь даже на время это поможет… Но что другое приду! маешь? Алексей Антонович озабоченно прикусил губу.

Хорошо, бабушка, приходи, я тебе выпишу порошки.!

Миленький, только купить их сейчас у меня не на] что. Вот петушки подрастут…

Бабушка, ты получишь бесплатные, — заторопился Алексей Антонович, — пусть растут твои петушки.

— Ну, спасибо, спасибо тебе, Лексей Антонович!.. Придя в больницу, Мирвольский, чтобы не дать и на этот раз возможности Лакричнику поехидничать, первыщ поздоровался с ним. Тот сморщил свое сухонькое конопатое лицо в приятную улыбочку, поправил прическу и ответил строго официально:

Здравия желаю, Алексей Антонович! — И тут же(добавил: — Вас очень давно особа одна ожидает.

Алексей Антонович встрепенулся. Рабочий день у него начинался с обхода палат, больные на амбулаторный прием; приходили позже. Все в городе это знали. Значит, не на; прием. Не Анюта ли? Чувствуя, что к лицу у него хлынула горячая кровь, он отвернулся и спросил:

Какая особа?

Лакричник прикрыл глаза, как бы что-то припоминая.

Одна пациентка ваша давняя, — открыв глаза и поднимая указательный палец, ответил он, — та, что нынешней весной насчет natus abortus — недоношенного ребеночка, так сказать, свидетельство просить приходила. Неутешная супруга исчезнувшего без вести Порфирия Гавриловича Коронотова…

К чему это, Геннадий Петрович, вы всегда с таких трехэтажных предисловий начинаете? — недовольно сказал Алексей Антонович, берясь за ручку двери своего кабинета и припоминая: неужели Лакричник присутствовал при том разговоре с Коронотовой? — Что же ей надо?

Таков мой стиль изложения, — втянул голову в плечи Лакричник, — стремлюсь сочетать красивость речи с ее выразительностью, но, видимо, надлежащего преуспевания в этом не имею. Прошу извинить, Алексей Антонович. Елизавета же Ильина Коронотова о цели визита своего умалчивает, выражая настойчивое желание видеть лично именно только вас.

Пригласите, — коротко бросил Алексей Антонович, открывая дверь кабинета.

Лиза вошла, робко остановилась у порога. Алексей Антонович строго смотрел па нее, так же как в тот раз, когда она приходила просить у него свидетельство. Лиза не знала, куда девать свои руки, с чего начать разговор, Мирвольский тоже молчал.

— К вам с просьбой, Алексей Антонович, — наконец выговорила Лиза, опуская глаза и не осмеливаясь смотреть на врача.

С какой? — пытливо оглядывая ее вдруг побледневшее лицо, спросил Алексей Антонович. «Вот всегда так: легко влюбляются, не думают о последствиях, а потом ходят, выпрашивают, чтобы врач помог им скрыть истину».

Повиниться пришла. Обманывала я вас тогда…

Знаю. Ну, а как сейчас твой ребенок?

Нет его у меня…

Алексей Антонович нахмурился, гневно толкнул мраморное пресс-папье. Ему вспомнилось, как горько и безутешно тогда плакала Лиза.

Убила? — Стукнув по столу косточками согнутых пальцев, он встал.

Нет, не убила. — Лиза закрыла лицо руками.

Да-а?.. Тогда что же с ребенком? — сразу смягчившись, спросил Алексей Антонович. Он прошелся по комнате, остановился около Лизы.

— Подкинула..

— Кому?

Василеву… Ивану Максимовичу.

Вот как! Так это твой?

Мой.

Почему же ты это сделала? Что все это значит? Лиза ладонью отерла пот с лица. Губы у нее пересохли и чуть шевелились.

Не от мужа он. Думала: узнает Порфирий — убьет меня. Побоялась… Погубить маленького сил моих не хватило… Вот и подкинула. А Порфирию хотела сказать: умер. И могилку насыпать… показать ему.

Ну, голубушка, если ты свидетельство тогда приходила просить, чтобы убедить мужа, что ребенок родился недоношенным, так он вряд ли поверил бы словам твоим и о смерти ребенка.

Лиза потеребила копчики платка, оглянулась на дверь, сказала нерешительно:

Геннадий Петрович такое свидетельство мне написать обещали, что… умер он.

«Какой мерзавец!» — Алексей Антонович даже отшатнулся, подумав, что напрасно в свое время защищал он Лакричника. Пора бы избавиться от этого человека. Вслух спросил Лизу:

Ты взяла свидетельство?

Нет… Теперь оно ни к чему… раз Порфирий ушел.

Чего же ты от меня хочешь? — возвращаясь к столу, спросил Алексей Антонович.

Покажите мне сына… Только раз один.

Как же я тебе покажу?

В больницу к себе заставьте его принести. А я приду сюда. Только один раз…

Нет, нет! Что за выдумки!

Ночами не спится мне. Совесть жгет, мучает… Зачем подбросила! К дому Ивана Максимовича сколько раз ходила, а войти в дом не могу. Мне бы взглянуть на сына только, что жив он… Самой, своими глазами… тогда, может, не так будет душу мне жечь. Посмотреть и уйти. А я не могу, будто кто за руки держит. Покажите, Алексей Антонович!

Нет, нет… Ну что ты, право… И хочу помочь тебе, но нет. — Совершенно нелепой и невозможной казалась ему просьба Лизы. — Ты уж попроси кого-либо другого, ну, хотя бы из прислуги Ивана Максимовича.

Не сдержусь перед чужими, узнают, все сразу поймут. Вам только так доверилась я, как на духу рассказала.

— А если и узнают? В конце концов что же такого?

Ребенок-то ведь твой!