изменников и считал, что никого нет на свете презреннее их. Воины иисуса предали город огню и сожгли все, что там находилось, кроме золота, серебра, бронзы и железа, которые, как водится, снесены были в господню сокровищницу. А иисус высказал тогда вот такую угрозу: Проклят пред господом тот, кто восставит и построит город сей иерихон; на первенце своем он положит основание его и на младшем своем поставит врата его. А в ту пору проклятия были истинными шедеврами словесности как по силе намерения, так и по емкой безупречности формы, в которую заключены, и не будь иисус навин столь безмерно жесток — а как не будь, когда именно что был, — мы смогли бы счесть его инвективы образцом стилистического мастерства, по крайней мере — в том разделе риторики, где приведены слабо востребованные современностью проклятия разного рода. Вслед за тем воинство сынов израиля двинулось на город ай,[5] который именно по причине столь жалостного своего названия не затерялся в истории, и там довелось им, до дна испив чашу унизительного поражения, убедиться, что с господом шутки плохи. Так вышло, что некий муж по имени ахан завладел в иерихоне кое-чем из того, что подлежало уничтожению, и господь вследствие этого впал в очень сильное раздражение на израильтян. Так не годится, кричал он, так порядочные люди не поступают, а тот, кто дерзнул нарушить мой приказ, сам себе вынес приговор. Меж тем иисус, введенный в заблуждение сведениями своей агентуры, совершил ошибку, заключавшуюся в недооценке сил противника, и отправил в бой менее трех тысяч человек, которых защитники города атаковали, опрокинули, обратили в бегство и долго преследовали. Как всегда это бывает, незначительное поражение отбивает у евреев желание сражаться, и хоть ныне они демонстрируют отчаяние не так, как это делалось в библейские времена, когда они раздирали на себе одежды, бросались наземь, посыпали голову пеплом, но вербальное выражение отчаянья, сиречь слезные вопли, имеет место в полную силу. А о том, что господь с самого начала плохо выучил эту братию, судить можно по жалобам, пеням, сетованиям и мольбам иисуса, недоуменно вопрошавшего: Зачем же ты перевел нас за иордан, зачем отдал в руки аморреев и обрек на погибель, и не лучше ли нам было оставаться на другом берегу реки. Налицо вопиющая диспропорция отчаяния, поскольку этот самый иисус, оставляющий за собой после каждой битвы многие тысячи убитых врагов, теряет голову из-за такой малости, как потеря тридцати шести солдат, ибо именно столько осталось их лежать на поле брани после неудавшегося приступа. Преувеличения продолжались: Что сказать мне теперь, господи, теперь, когда дрогнул израиль перед лицом врагов своих, о чем немедля узнают хананеяне и прочие обитатели страны, а узнав, не промедлят и напасть на нас, и погубить нас, чтобы рассеять даже самую память о нас, и что же ты сделаешь, чтобы спасти нас, спросил он. И господь, который на этот раз явился не собственной персоной и не в столпе облачном, а надо полагать, лишь подал голос, раздавшийся в пространстве и вызвавший отзвук во всех долинах и взгорьях, на этот вопрос ответствовал так: Согрешил, и преступили они завет мой, который я завещал им; и взяли из заклятого, и украли, и утаили, и положили между своими вещами, за то сыны израилевы не могли устоять пред врагами своими и обратили тыл врагам своим, ибо они подпали заклятию; не буду более с вами, если не истребите из среды вашей заклятого. Голос теперь гремел еще громче: И потому не смог выстоять против врагов своих, что и сам теперь обречен мною на уничтожение, и я отвращаю от вас лицо свое до тех пор, пока вы не уничтожите то, чем завладели, а теперь вставай, иисус, созови всех, и человек, у которого будет найдено предназначенное на уничтожение, должен быть сожжен вместе со всем, что принадлежит ему, со всем имуществом и всеми близкими его. И на следующий день, рано поутру иисус приказал, чтобы весь народ, племя к племени, явился пред ним. От вопроса к вопросу, от вопроса к допросу, от допроса к доносу — и обнаружился злоумышленник по имени ахан, сын хармия, сына завдия, сына зары, из колена иудина. И тогда иисус навин мягко так, ласково, медоточиво сказал ему: Сынок, для вящей славы божией, расскажи-ка мне, как оно все было на самом деле, вот здесь, перед господом, расскажи без утайки все, что ты сделал. Каин, стоявший среди других, подумал: Его наверняка простят, если бы решили осудить, иисус не пел бы так сладко. Меж тем ахан говорил так: В самом деле, я согрешил против господа, владыки израиля. Ну-ну, рассказывай, поощрил его иисус. Я увидел среди добычи красивый плащ из месопотамии, еще сколько-то мер серебра и золотой слиток, и мне так понравилось это, что я решил взять все себе. А сейчас-то они где. Я закопал их в землю за моим шатром, внизу серебро, сверху — все остальное. Получив признание, иисус немедля послал людей проверить, и они все нашли, и серебро, как и сказал ахан, было внизу. Отрыли, доставили к иисусу, а потом положили перед господом, а верней сказать — перед ковчегом завета. Иисус же взял ахана и серебро, и одежду, и слиток золота, и сыновей его и дочерей его, и волов его и ослов его, и овец его и шатер его, и все, что у него было, и вывел их на долину ахор, а там сказал: За то, что ты навел на нас беду, господь на тебя наводит беду в день сей. И побили его все израильтяне камнями, и сожгли их огнем, и наметали на них камни. И набросали на него большую груду камней, которая уцелела и до сего дня. Посему то место даже до сего дня называется долиною ахор, что значит беда. После сего утихла ярость гнева господня, но, прежде чем народ разошелся, громовой голос еще предрек: Вас предупредили, и я — господь бог ваш.

Чтобы взять город, иисус решил с тридцатью тысячами воинов устроить осажденным ловушку, и стратегический трюк, заключавшийся в том, чтобы сначала разделить силы осажденных, а потом атаковать их с двух сторон, на этот раз должен был увенчаться успехом. И пало в тот день двенадцать тысяч мужчин и женщин, то есть все население города, ибо уйти оттуда не сумел никто, ни один человек. Иисус приказал повесить царя на дереве и до самого вечера не снимать труп. На закате же снять и бросить к городским воротам и набросать над ним большую груду камней, которая уцелела даже до сего дня. Дело, конечно, давнее, но до сих пор встречаются то там, то здесь каменистые эти холмы, которые отлично годятся для того, чтобы подтвердить истинность этой печальной истории, дошедшей до нас из древнейших документов. При виде того, что произошло, и не успев еще позабыть произошедшего раньше, то есть участи содома, гоморры и иерихона, каин принял некое решение, о коем оповестил своего начальника: Я ухожу, не могу больше, столько крови вокруг, столько слез, столько трупов, а ты верни-ка мне моего осла, он мне теперь самому будет нужен. Глупо поступаешь, в ближайшее время начнем брать один город за другим, это не поход будет, а триумфальное шествие, что же касается осла, то, продав его, ты доставил бы мне живейшее удовольствие. И думать об этом забудь, оборвал его каин, я ж тебе говорю — уйти собрался, а на своих двоих много ль пройду. Хочешь, другого тебе устрою за бесплатно. Не хочу я другого, я с этим пришел, с этим и уйду, сказал каин, после чего сунул руку за пазуху, а вытащил — уже с кинжалом: Отдавай осла сей же час, не то убью. И сам умрешь. Все там будем, но ты — раньше, чем я. Ладно, подожди, сейчас приведу. Приведешь, да не осла, а солдат, нашел дурака, нет уж, идем вместе, только помни, прежде чем успеешь произнести хоть слово против меня, будет у тебя клинок под лопаткой. Коновал опасался, как бы ярость, обуявшая каина, не заставила его от слов перейти к делу, да и то сказать — не глупо ли расставаться с жизнью из-за осла, будь он хоть самый что ни на есть замечательный. И они пошли вдвоем, и заседлали животинку, и каин, сумев разжиться кое- какими припасами, предназначенными для продовольствования войска, набил седельные сумы до отказа, а потом сказал своему спутнику: Ну, садись, погарцуй на моем осле напоследок. Коновал удивился, но — делать нечего, сел в седло, запрыгнул за ним и каин, и очень скоро были они оба уже за пределами лагеря. Куда это мы, с беспокойством спросил коновал. Я же сказал тебе — прокатиться, отвечал каин. И так вот ехали они, ехали, а когда скрылись из виду шатры, каин сказал: Слезай. Коновал послушался, но, увидав, что каин намерен тронуться дальше, вскричал: А я, а мне что делать. А ты делай, что хочешь, но на твоем месте я вернулся бы в лагерь. Как, пешком. Не заплутаешь, путь тебе укажут столбы дыма,