стыда не валитесь им в объятия, глядите, кто появился, кто восседает под балдахином на носилках, несомых восьмерыми, под балдахином восседаю я, патриарх, и в руках у меня дарохранительница со святыми дарами, преклоняйте колена, грешники, вам тут же следовало бы оскопить себя, дабы не блудить более, вам тут же следовало бы стянуть себе челюсти повязкой, дабы не марать себе душу обжорством и пьянством, вам тут же следовало бы опрокинуть и опорожнить ваши кошельки, ибо в раю эскудо ни к чему, и в аду тоже, да и в чистилище долги выплачиваются молитвами, а в сей юдоли эскудо требуются, они пойдут на золото для новой дарохранительницы, на жалованье для всей этой челяди, для двух каноников, что несут с боков края моей мантии, для двух протодиаконов, придерживающих края стихаря, для тех, кто несет подол мантии позади, к примеру братец мой, граф, он поддерживает плювиаль сзади, для двух оруженосцев с серебряными жезлами, для первого протодиакона, несущего под покровом митру, отделанную золотом, к ней нельзя прикасаться руками, право, недомыслие со стороны Христа, что никогда не надевал митры, он, само собой, Сын Божий, не сомневаюсь, но все же простоват был, искони известно, что никакой вере ходу не будет без митры, тиары или остроконечного колпака, надел бы что-нибудь этакое, сразу вышел бы в верховные жрецы, а то бы и в наместники вместо Понтия Пилата, гляди-ка, куда меня занесло, мир хорош таков, каков есть, не будь он таким, каким создан, не быть бы мне патриархом, итак, платите долги ваши, отдайте кесарю Богово и Богу кесарево, потом сведем счеты, поделим деньги, тебе монетка, мне монетка, воистину говорю вам, А я, король ваш, властитель Португалии, Алгарве и всего прочего, из благочестия поддерживаю одну из этих раззолоченных ручек, глядите, сколько трудов прилагает монарх, дабы надзирать неусыпно за отечеством своим и народом и в сфере духовного, и в сфере преходящего, мне ничего не стоило бы послать вместо себя кого-то из челяди, герцога или маркиза, и тем не менее вот я, собственной персоной, и вот перед вами, тоже собственными персонами, инфанты, мои братцы и ваши властители, преклоняйте колена, преклоняйте колена, ибо вы видите дарохранительницу и вы видите меня, в дарохранительнице тело Христово, а во мне благодать, ибо я царствую на земле, кто из нас двоих в выигрыше, моя плоть ублажена, ибо я король и племенной хряк, вы же знаете, монахини суть супруги Господни, это святая правда, так вот, они принимают меня в своих постелях как господина, и поскольку я господин, они наслаждаются и вздыхают, не выпуская из рук четок, мистическое плотское слияние, а святые в молельне прислушиваются тем временем к жарким словам, доносящимся из-за полога, как из поднебесья, чем худо такое поднебесье, небесам не уступит, а Христос на распятии свесил голову набок, бедняга, то ли страждет от истязаний, то ли поглядывает на Паулу, как она раздевается, может, он ревнует, отняли у него такую супругу, украшение монастыря, благоухает ладаном, райская плоть, но, как бы то ни было, я ухожу, она остается, если понесла плод, то от меня, на этот раз обойдемся без огласки, не стоит труда, позади идут певчие, распевают мотеты и духовные гимны, это навело меня на одну мысль, кому приходят в голову удачные мысли, так это королям, а то как бы мы царствовали, мысль вот какая, когда ляжем мы с Паулой, пускай в келью к ней придут сестры ее по Одивеласу, и пусть поют они «благословен буди» до, во время и после, аминь.
Отгремели залпы судовых пушек, дали залп пушки бастиона, что на Террейро-до-Пасо, в двух шагах от места стоянки кораблей, встретились на полпути раскаты залпов, прогрохотали пушки, установленные в фортах и башнях, взяли на караул полки придворной охраны, Пенишский и Сетубальский, выстроившиеся на площади. По городу Лиссабону перемещается Тело Господне, агнец, в жертву принесенный, вождь воинских сил, неразрешимое противоречие, золотое солнце, ковчег, из-за коего головы летят с плеч, божество, каковое приемлют в пищу, подчас и переваривают, стоит ли дивиться, что к тебе так прилепились души жителей этого города, они же бараны, коих гонят на убой, солдаты, у коих нет собственного оружия, чьи кости белеют в песках пустынь, они же едоки, сами себя пожирающие, вот и валятся ниц по этим улицам мужчины и женщины, осыпают пощечинами собственные физиономии и физиономии близстоящих, стучат кулаками в грудь себе и в бока, протягивают руки, чтобы притронуться к краю ризы, к парче и кружевам, бархату, бантам и лентам, вышивке и драгоценностям, Отче наш, иже не еси на небеси.
Близится вечер. В небе появилось светящееся волоконце, почти невидимое, луна подает первую весть. Завтра Блимунда обретет свое зрение, сегодня же день слепоты.
Вот уже отец Бартоломеу Лоуренсо возвратился из Коимбры, вот он уже доктор богословия, и подтверждено право его на фамилию ди Гусман, каковою может он подписываться во всех случаях, а кто мы такие, чтобы порицать его за грех гордыни, душеспасительнее было бы простить ему недостаточность смирения во имя тех причин, коими сам он обосновал свои притязания на эту фамилию, и да простятся нам за то собственные наши грехи, и грех гордыни, и прочие, ибо самое худшее не изменение имени, но измена самому себе или слову своему. Самому себе и слову своему он, насколько можно судить, не изменил, для Балтазара и Блимунды имя его также осталось прежним, и если король пожаловал ему дворянство, должность капеллана и звание академика королевской академии, то ведь все личины эти и громкие титулы можно порою отбрасывать в сторону, оставляя их вместе с заемною фамилией за порогом усадьбы герцога ди Авейро, они не следуют за священником туда, где сооружается пассарола, хотя нетрудно догадаться, как поступили бы дворянин, капеллан и академик при виде оной, сказал бы дворянин, что механические работы не дворянское дело, капеллан вскричал бы, что здесь явно участие самого дьявола, академик же, поскольку дело сие принадлежит будущему, удалился бы, с тем чтобы вернуться лишь тогда, когда оно уже принадлежало бы прошлому. А сейчас не будущее и не прошлое, сейчас нынешний день.
Живет священник на площади Террейро-до-Пасо в доме женщины, вдовеющей уже много лет, супруг ее был жезлоносцем, его закололи в уличной стычке еще в царствование дона Педро II, давняя история, мы о ней лишь потому вспомнили, что вдова живет под одною кровлей со священником и было бы неприлично не сказать о ней по крайней мере хоть такой малости, мы ведь даже имени ее не назвали, имя звук пустой, как уже было сказано. Живет священник в двух шагах от дворца, тем лучше, ибо он частенько туда наведывается, не столько в связи со своими постоянными обязанностями придворного капеллана, ведь звание не столько обязывающее, сколько почетное, но потому, что король благоволит к нему, еще не утратил надежд, хоть уже одиннадцать лет миновало, а потому вопрошает благосклонно, Увижу ли я когда-нибудь, как взлетает машина, на что отец Бартоломеу Лоуренсо со всею правдивостью может ответить лишь нижеследующее, Да не усомнится ваше величество, что когда-нибудь взлетит машина, Но буду ли я еще жив, увижу ли сие своими глазами, Для того не потребуется вашему величеству долголетия ветхозаветных патриархов, и не только полет машины узрит ваше величество, но и сам государь взлетит на ней. Ответ-то, похоже, дерзковат, но король не обращает на то внимания, а если и обратил, проявляет снисходительность либо отвлекся, вспомнив, что собирается почтить своим присутствием музыкальный урок дочери своей, инфанты доны Марии-Барбары, скорее всего, так оно и есть, он делает знак священнику следовать за ним в его свите, такой честью может похвалиться не всякий.
Инфанта сидит за клавесином, совсем еще малютка, и девяти не сравнялось, а над круглой головкой уже нависли тяготы высокого положения, надобно научиться правильно ставить на клавиши коротенькие пальчики, надобно помнить, если только ей уже рассказали об этом, что в Мафре строится монастырь, воистину, как говорится, причины малы, да следствия велики, из-за того лишь, что в Лиссабоне родилось дитя, в Мафре возводится каменное сооружение, а из Лондона выписали по контракту самого Доменико Скарлатти.[58] На уроке присутствуют члены королевского семейства в малом составе, человек тридцать самое большее, включая камергеров и камер-фрейлин,
