Наконец, я повстречал ее. Она была… Впрочем, совсем не важно, какая она была.
По случайному совпадению мы гуляли вдоль той же набережной.
— Посмотрите, это же настоящий лермонтовский парус, — сказал я.
— «А он, мятежный, просит бури», — задумчиво процитировала она.
У меня сладко заныло сердце.
— Давайте сядем, — предложил я, чтобы скрыть прихлынувшее вдруг волнение.
— «Дорогая, сядем рядом, поглядим в глаза друг другу»? — тонко усмехнувшись, спросила она есенинской строчкой.
…Я позвонил ей в тот же вечер. Не выдержал.
— Вы еще не спите?
— «Я сплю с окошками открытыми, а где-то свищет звездопад», — зябким трогательным голосом сказала она.
«О, милая!» — я с нежностью прижал к щеке телефонную трубку.
Настало утро, и мы опять встретились.
Я принес ей первые цветы — полусонные, в капельках холодной и прозрачной ночной росы.
— «С цветов, зарей вымытых, сбивая росу, я на руках вытянутых сердце несу», — многозначительно сказала она.
«Рождественский!» — догадался я, проникаясь к ней еще более пылким чувством.
…Через неделю я сделал ей предложение.
— Будьте моей женой! — сказал я и вспыхнул от стыда за банальность и бескрылость этих слов.
— «Нас обручили грозы летние с тобой!» — ответила она знаменитой строчкой Луговского.
И вот прошло два года. Я сижу за столом и дописываю этот рассказ. Входит она. Смотрит на испещренные листы и понимающе говорит:
— «Еще одно, последнее сказанье…».
Я молча швыряю в нее пепельницей…
БЛОНДИНКА НА БУКВУ «Л»
— А ну-ка, постой, — сказал Гришкин. — Стой, не дергайся!
И он снял с моего рукава длинную белую нитку.
— Ого! — загоготал Мишкин, — Блондиночка вбабахалась. А говорил — не любишь блондинок.
— А это не он их любит, — встрял Машкин. — Это они его. Чем меньше мы блондинок любим, тем больше нравимся мы им, Хи-хи-хи!
— Минуточку, — сказал Гришкин и стал мотать нитку на палец.
Нитка кончилась на «Л».
— Лена, — сказал Мишкин. — Или Леля. Ну влип ты, старик.
— Да это не он влип, — уточнил Машкин. — Это она влипла.
— Ох, и трепачи вы! — сказал я. — Ну и трепачи. В этот момент подошел мой троллейбус.
— Пока, — сказал я и прыгнул на ступеньку.
— Эй, а нитку! — крикнул Гришкин.
— Оставь себе! — махнул рукой я.
— Везет же некоторым, — завистливо вздохнул Машкин.
— В такого крокодила и влюбилась блондинка.
— Сам ты крокодил! — обернувшись, сказал я. Впереди меня в троллейбусе стояла блондинка. «Начинается! — усмехнулся я. — Хорошо, что этой банды рядом нет».
И стал смотреть в окно.
Лицо блондинки отражалось в стекле. Она была ничего.
Миленькая.
«Интересно, как ее звать?» — подумал я.
Тут парень, стоявший еще дальше, поднял руку с билетами и крикнул: «Я взял!»
Блондинка кивнула.
Муж, — догадался я. — Или жених. Ну что она в нем такого нашла? Правда, высокий. И широкоплечий. Лицо благородное.
А нос все-таки подгулял. На боку чуть-чуть нос.
Даже здорово на боку.
Так в ухо и целит.
Собственно, трудно понять, где нос, а где ухо.
До чего женщины бывают неразборчивы!
«Нет, — решил я, выйдя из троллейбуса. — Это не дело — искать свою блондинку в городском транспорте. Одних автобусов, говорят, выходит ежедневно 150 штук. А там еще трамваи, троллейбусы вот, такси. И вообще, о чем это я думаю, идиот! Глупости какие! Буду лучше думать о своем насосе».
В коридоре института мне встретилась техник Каридазова.
— Здравствуйте, Пал Семеныч! — сказала она.
— Здравствуйте, Леночка! — ответил я.
И будто меня чем по голове ударили. Леночка! Блондинка! То-то я все замечаю… Вот это компот- изюм! Ай-ай-ай!
— Позовите-ка техника Каридазову, — на ходу бросил я рассыльной, — с чертежами.
Вошла Леночка.
— Ну садитесь, милая. — сказал я. — Рассказывайте, как дела?
Леночка зашуршала чертежами.
— Нет-нет! — удержал я ее руку. — Бог с ними. Я про другое. Совсем про другое, Леночка. Вот смотрю — грустная вы какая-то. Какая-то сама не своя. Может, случилось что? Вошло, так сказать, в жизнь? Какое-нибудь большое чувство, а?
Леночка опустила глаза.
«Эге! — смекнул я. — Так оно и есть. Ах ты, пичуга!»
— Ну что же вы молчите? — как можно нежнее произнес я. — Блондинка на букву «Л».
— Я не на «Л», — сказала Леночка. — Я на букву «Е» — Елена.
— Вот как!
— Да, — вздохнула Леночка. — Елена.
— М-гу… Ну, а если у вас ничего не случилось, — раздраженно сказал я, — никаких таких потрясений, то работать надо, Каридазова. Работать! А не по углам мыкаться!
Вот ребус, а! А может, перемотал этот Гришкин? Может, все-таки «Е» выпадало? Палец у него тонкий. Какой там к черту палец. Шило, а не палец… А если не перемотал, кто же тогда? Людмила Федоровна не полная блондинка. Скорее шатенка. Люка Изяславовна — благодарим покорно. Пусть она в подъемный кран влюбляется. Или в семафор. Софья Куприяновна? Софочка? Конечно, чистая блондинка, хоть пробу ставь. Но ведь на «С».
— Вас к Лиане Матвеевне!
— Куда?!
— К Лиане Матвеевне, — повторила рассыльная. Мать честная! Какой остолоп! Ну, конечно же, Лиана!
«Ах, Павел Семеныч, этот привод у вас такой оригинальный! Ах, Павел Семеныч, вы считаете, как арифмометр!»
