— Пистолет Мороза не найден?

— Нет.

— У нас в управлении описание стволов проходит по картотеке?

— Нет.

— Значит, остается вероятность того, что Мороз был убит из собственного пистолета. Его же сначала оглушили, а потом застрелили. И возможность взять оружие преступник имел.

— Это вероятно.

— Что еще?

— Проверяли возможную причастность капитана Югова к криминальным кругам. Пока проверка ничего не дала. Дома у него произведен обыск. Не богато капитан жил. Не слишком похоже, что имел хоть какие-то посторонние заработки.

Снова постучали в дверь. Генерал с подполковником обернулись. Вошел майор Соломин.

— Продолжай, — сказал генерал Сазонову.

— У меня все.

— Хорошо. Что у тебя нового? — Теперь уже вопрос обращен к Соломину.

— Сообщили, что тот, второй Ангелов, которого наши видели в ГРУ, выехал на служебной машине в Подмосковье в реабилитационный центр.

— Неплохо грушники живут, что капитану предоставляют машину для такой поездки. Могли бы и автобусом отправить. Как удалось узнать, куда они поехали?

— На заправочной станции наш сотрудник умудрился прилепить под задний бампер «радиомаяк».

Генерал молчал больше минуты, прохаживаясь под окном. Соображал.

— Скажи мне, майор, если тебе надо будет поехать в какой-то подмосковный санаторий, чтобы подлечиться, ты обратишься ко мне с просьбой предоставить тебе машину?

— Конечно, нет, товарищ генерал.

— Вот здесь грушники прокололись. — Генерал почти торжествующе посмотрел на своих сотрудников. — Мне так кажется. Они очень боятся, что мы перехватим второго Ангелова, и потому не решились отправить его рейсовым автобусом. Так?

Геннадий Рудольфович повернулся к Сазонову, потом к Соломину, спрашивая взглядом.

— Не совсем так, товарищ генерал, — возразил подполковник. — Если бы вы, скажем, готовили майора Соломина к какому-то заданию и перед заданием отправили бы его на отдых, вы дали бы машину. Даже категорично не разрешили бы ехать рейсовым автобусом.

Легкоступов подумал и кивнул:

— Возможно. Но с чего вы взяли, что Ангела к чему-то готовят? Он же инвалид!

— Если бы мы знали всю грушную кухню, то сейчас не сидели бы здесь и не гадали.

— Тоже верно. Но это возражение я могу принять только наполовину. Человека, которого в любой момент может свалить приступ головной боли, использовать не будут. Вот если только они знают... — генерал чуть не проговорился. — Впрочем, это мои домыслы. Они не существенны... Еще новости есть?

— Пока нет.

— Идите отдыхать. Нам всем надо иметь свежую голову. И я отдохну до приезда майора Рамзина.

После обеда я поднялся к себе и взял комплект из трех метательных ножей. Побросал их у себя перед грудью, жонглируя перед замаскированными «глазками» видеокамер, но циркач из меня никудышный. В цель я ножи метаю лучше, чем просто подбрасываю их для игры. Решил сходить в спортзал, там должна быть доска с мишенью. Но по дороге меня перехватил полковник Мочилов, который, я думаю, протирал штаны перед монитором и видел, что я собрался выйти.

— Извините, обещал не беспокоить вас до завтра, но вот пришло сообщение... — он похлопал по папочке. — Я не буду долго вас отвлекать. Наши сотрудники нашли врача-анестезиолога, работавшего во время вашей операции. Он помнит тот случай и утверждает, что профессор Радян в самом деле проводил какую-то не совсем обычную операцию уже после нейрохирургов. Выходит, он все же ставил над вами эксперимент. И анестезиолог даже удивился, что вы до сих пор живы.

— Вы, товарищ полковник, просто радуете меня такими оценками. Что еще рассказал анестезиолог? Профессор пытался создать мне крысиный профиль?

— Нет. Я вовсе не думаю, будто в нашей стране производятся настолько плохие зеркала, что они так коварно вас обманывают. Согласно вашей медицинской карте, с помощью генной инженерии Радян закрепощал пучок мышц, в которых застрял ваш знаменитый осколок, поскольку удалять его было рискованно — острые края плавно вошли в мозг, и при удалении могли наступить последствия. Операция делалась для того, чтобы эти мышцы вокруг осколка сами приобрели качества чуть ли не металла и не давали осколку двигаться. На экспериментальную операцию пришлось пойти только потому, что для вас это был единственный шанс выжить. За месяц после первой операции осколок уполз в сторону на четыре миллиметра и в результате все равно прорвал бы кору. Это тоже данные из вашей медицинской карты. В ней сохранились межоперационные снимки. По крайней мере, карта — у нас на руках. Из нее тоже можно кое- что выжать.

— А что в карте сказано о генной инженерии? — поинтересовался я, демонстративно зло подбросив один из ножей прямо перед кончиком носа полковника.

— Увы... Карту заполнял Радян. Он использовал свои собственные символы, которые оказались не по плечу нашим дешифровалыцикам. Специалисты-медики тоже ничего не смогли разобрать, кроме отдельных слов и конечного диагноза.

Я пожал плечами.

— Выходит, у меня одеревенелая, а точнее сказать — ометаллизированная башка. Не знаю, плакать мне или радоваться подобному сообщению, но на какие-то новые мысли оно меня, к сожалению, не наводит — это точно. А ведь именно для этого вы и сообщили мне подробности операции, так я полагаю?

— Да. Это информация к размышлению. Над вами была произведена уникальная, единственная, можно смело сказать, в мире операция. Подумайте, что это могло вам лично дать? И что могло дать Радяну? А завтра мы поговорим и по этому поводу тоже.

— Я имею возможность полюбоваться собственной медицинской картой? Может быть, хотя бы это наведет меня на мысли?

Полковник ненадолго замялся.

— Я сделаю вам ксерокопию, — наконец согласился он. И таким образом, сам того не понимая, дал мне новую информацию к размышлению. Дополнительную. Пауза, выдержанная Мочиловым, очень много сказала.

Раз мне не дают на руки саму карту, это может значить только то, что полковнику есть что скрывать и он не раскрылся передо мной полностью. А мне очень хотелось бы знать, какие козыри он пожелает мне предъявить, если я раздумаю с ним сотрудничать.

На этом мы временно и расстались.

В спортзале я застал тех парней, которых уже видел в столовой. Вежливо поздоровался, но они оказались не слишком общительными и, ответив на мое приветствие, отошли чуть в сторону. Разговаривали между собой вполголоса.

Я всем в знакомые не навязываюсь и потому сделал вид, что принимаю условия мирного сосуществования. Да и пришел я сюда не для разговоров. Мимоходом, почти не останавливаясь, провел каскад ударов по одному мешку, через четыре шага выдал каскад ударов по мешку следующему и остановился в шести шагах от мишени для метательных ножей.

Все три ножа я бросил так же, как бил по мешку — чуть не проходя мимо. И удачно. Лишь один пробил линию центрального красного круга, остальные угодили внутрь. Эти ножи я делал сам — не слишком мне нравятся стандартные. Вытаскивая их, увидел, что слегка заинтересовались моим занятием четверо неразговорчивых зрителей. Подошли ближе. Стали смотреть, как я выполняю вторую серию бросков. Теперь все три ножа попали в круг.

— Меня командир все учил «стрелки»[20] бросать, — сказал один. — Очень он «стрелки» любил...

Я так понял, что слова обращены ко мне. Как человек иногда вежливый, обернулся.