— Конечно.

— Возьми. — Она протянула мне свой пистолет. В темноте я не увидел модель, но по легкости и громоздкости рукоятки понял, что это «глок». Эта «дура» мне в кобуру не полезет.

Я сунул пистолет за пояс на спине, рядом с кобурой, взял сумку и пошел. И с каждым шагом приближался ко мне приступ. Торопливо приближался, становясь все ощутимее по весу и боли.

Почти ничего не соображая, я добрался до нужной двери, перед дверью протер полой рубашки ключ, чтобы не было на нем моих отпечатков. Сам ключ положил в раскрытую ладонь. После этого позвонил. И даже не увидел, что за женщина открыла мне дверь.

— Заходите, — сказала она вопреки наставлениям покойного мужа. — Заходите, заходите... — поторопила.

Я переступил порог. Не припомню, когда в последний раз у меня была такая сильная боль. Вообще не было такой сильной и так стремительно наступающей.

Я протянул ключ.

— Проходите, небритый красивый мужчина. Чай или кофе? Есть хороший коньяк. Я его из Франции привезла. Настоящий.

— Мне некогда... — Я поднял глаза и увидел только большие ледяные озера, не способные, несмотря на присутствие льда, охладить в жару. Лица не разобрал.

— Как хотите...

Она прошла в квартиру. Вернулась довольно быстро. Протянула мне пять пачек, стянутых резинками.

— Считать будете?

Я бросил пачки в сумку и торопливо вышел из квартиры. Ледяные озера, должно быть, недоумевали, но я не видел этого. И, вопреки осознанию своей боли, я почувствовал, как они провожают меня до поворота лестницы. Кажется, меня уже зашатало.

— Красивый небритый мужчина... — последняя фраза звучала оскорблением. — «Уколотый» ты, что ли?

Вероятно, у меня в самом деле взгляд «уколотого». Это хорошо, что меня приняли за наркомана. Таманец крупно замешан на наркоте. Поставляет «дурь» во все Поволжье. И его жена должна это знать. Она сочтет, что я приходил по этому делу. Значит, когда ее будут допрашивать, она не упомянет про меня. Связь с наркотой — это конфискация имущества. Сообразит.

Я добрел до машины, удивляясь, что еще пытаюсь анализировать ситуацию. Дверцу открыла Таня, потому что у меня не хватало сил. Усевшись, протянул ей сумку и попросил:

— В целлофановом пакетике порошки...

Она нашла быстро. Запить порошок было нечем. Я просто разорвал упаковку и высыпал содержимое себе на язык. Практика у меня есть. Когда-то в Анголе доводилось таким же образом глотать даже очень горькую хину.

— У меня же самолет в пять утра... Обязательно надо улететь... — я еще нашел в себе силы сказать это.

И потерял сознание.

Что-то шумит. Как вентилятор... Монотонно...

Еще не открыв глаза, я вспомнил, что отключился в машине у Тани. Не вовремя приступ придавил. Хотя я и успел дело сделать — это я помню, потому что приступ разума не отнимает, но вот что дальше со мной происходило — загадка. И сейчас лежу с закрытыми глазами, пытаюсь это сообразить. У меня привычка такая — я сначала сориентируюсь и только потом открываю глаза. Хорошая, надо сказать, привычка. Она однажды в Афгане выручила меня и позволила из плена вырваться. С тех пор всегда так поступаю. Пытаюсь сориентироваться и сообразить — как действовать дальше. И действовать стараюсь по возможности так, чтобы это было для других неожиданностью — в случае, когда такая неожиданность требуется. Но, главное, раньше времени нельзя издать ни звука, даже если ранен. Нельзя себя выдать.

Сейчас я не ранен. Я сделал дело, а потом начался приступ. Небывало сильный. И я потерял сознание. Что вообще непонятно. Не терял я раньше сознания. А в этот раз потерял...

Да... Это было в машине... В машине у Тани... Грязновато-серого цвета «шестерка», раздолбанная и гремящая. Таня эту машину покупала уже раздолбанной. Ее во время движения трудно спутать с другой.

Но в салоне той машины вентилятора нет, не услышишь его — если только с головой в двигатель не заберешься. Я потерял сознание на переднем сиденье. И рядом была Таня — за рулем. Мы ехали от дома Таманца после моего разговора с его женой. Самого Таманца я застрелил десятью минутами раньше. Это я хорошо помню. Из двух пистолетов. Одновременно два выстрела в лоб. Мы ехали оттуда...

Мы ехали... И тогда этого вентиляторного шума не было. И вообще, шум автомобильного двигателя совсем не такой. Любого автомобильного... Не такой ровный и монотонный.

Легкая струя воздуха идет откуда-то сбоку. Касается затылка и слегка ерошит волосы. Но это не поток, нагнетаемый вентилятором. Нет. Это только тонкая тугая струя, которую, кажется, можно пальцами прощупать и попытаться согнуть, как проволоку.

Звук незнакомый. Ощущения незнакомые. Где я?

Осторожно напрячь мышцы. По отдельности. Бицепсы, трицепсы, предплечья. Теперь ноги, спину, грудь. Так ощутить и мысленно себя ощупать. Все нормально. Если бы руки были в наручниках или связаны, я бы почувствовал. Нет. Я свободен. И тело мое управляемо.

Где я? Непонятно...

Так и не разобравшись в ситуации, я чуть-чуть, совсем незаметно приоткрыл глаза. И увидел полумрак автомобильного салона. Слабый полумрак. Все освещение идет от передней панели водителя. И откуда-то сбоку, из окон приходит свет «мигалки». Но без сирены. Ментовская «мигалка» обычно с сиреной работает. И в «Скорой помощи» тоже.

Так где же я?

И вокруг автомобиля — полный сумрак. И вроде даже туман клубится. Вижу сквозь боковое стекло. Может, потому горят «мигалки»? Из-за тумана? Но ведь «мигалки» — это характерная принадлежность спецмашин?

Я на заднем сиденье. Лежу. Один. Большое сиденье. Это явно не «жучка». И не пойму, что за машина. Звук двигателя странный. Не должен двигатель автомобиля так ровно шуметь. Так шуметь он может только в том случае, когда транспорт на постоянной скорости движется по абсолютно ровной дороге, никуда не сворачивая, не объезжая выбоины асфальта. И очень-очень долго. То есть в том месте передвигается, которого в действительности в нашей стране не бывает.

Я открыл глаза полностью. Начал к действительности возвращаться. И увидел перед собой затылок. Стриженый. Мужской. Судя по затылку, за рулем сильный человек. Волевой. Затылок это не хуже лица может рассказать. Надо только уметь читать. А под затылком крепкая шея. Почти атлетическая.

Чуть правее второй затылок. Второй...

Это Таня! Она рядом, значит, все нормально.

Она меня прикрывает — это я помню. Даже против моего желания прикрывает. Я не просил ее об этом. Оказалось, мне это было надо. Приступ навалился не вовремя и быстро сшиб меня с ног. Такой приступ, которого я и не помню. Раньше болезнь с ног не сшибала.

Я сел. И только тогда понял, что мы летим в маленьком пятиместном самолетике. Вокруг облачное ночное небо. И не отблески «мигалки» проникают сквозь стекла — сигнальные огни на крыльях.

Таня почувствовала движение за спиной. Она очень чувствительная. Интуитивная. Обернулась.

— Что за машина такая? — спросил я как ни в чем не бывало. И глазами изобразил ангельскую невинность. Если уж мне досталась такая фамилия — Ангелов, — то я постоянно стараюсь ее обыгрывать.

Таня смотрит на меня долго. Даже в полумраке салона мне достаточно хорошо виден ее внимательный взгляд. Такой внимательный, что я понимаю — она что-то старается без слов сказать. В простой обстановке она бросает взгляды короткие, хотя и достаточно выразительные.