в своей квартире «жучков». Тихо попсиховал, и результат ударил по голове...

Телефонный аппарат я поставил поближе к руке, чтобы не вставать лишний раз. Принял лекарство и лег на диван. Стал терпеливо дожидаться самых неприятных минут и часов. Да, бывает, что и часов.

Лекарство свое действие показало стандартно. Напала апатия, и лень туманом связала все тело. Даже в голову этот туман проник — думать не хотелось. Насколько я умею себя ощущать, как всегда при подобной процедуре, сильно упало давление. Обычно это длится около двух часов, хотя бывает иногда, что и на целый день растягивается. Но два часа — это терпимо и привычно. Потом следует залезть под прохладный душ, и только тогда я снова стану относительно дееспособным, если раньше не усну.

Но я уснул. Вернее, не полностью уснул, а просто провалился в болезненную бездонную полудрему. С такой головной болью полноценно спать невозможно. Как и предполагал, разбудил меня телефонный звонок. Не вовремя. Боль уже сдавливала голову пульсирующим обручем, приподнимала верхнюю часть черепной коробки, и создавалось ощущение, что весь череп становится вытянутым вверх, как дыня. Лекарство только растягивает процесс, не устраняя полностью. И в таком состоянии приходится отвечать на звонки.

На табло определителя номера я глянул мельком. Высвечивались три двойки. Значит, кто-то добирается до меня с уличного телефона-автомата. Это не Труповоз. Тому трудно будет дойти до автомата, даже если он обнаружит у себя в кабинете целый склад прослушивающих устройств. Я его понимаю. Даже до ближайшего угла такой живот донести — это проблема.

— Слушаю, — сказал я, бодрясь и стараясь не показать свое хреновенькое состояние.

— В двадцать три часа, — знакомый хрипловатый голос, как всегда, краток.

— Понял, — ответил я, но мой ответ услышали только короткие гудки.

Свидание назначено совсем не вовремя. Но к тому времени я уже должен прийти в себя. Только что за срочность такая возникла в этом свидании?

Я откинулся на подушку и расслабился. В последний раз я разговаривал с куратором[4] накануне отъезда. Никаких поручений он мне не давал. Следующий — его звонок ожидался через пару недель. Но — нет, позвонил сейчас. И, мне кажется, не для того, чтобы расспросить про поездку.

Через десять минут опять зазвонил телефон. Теперь я уже не засыпал и сразу посмотрел на табло. Определитель номера опять не показал абонента. Загорелись три восьмерки. Это значит, что звонят по междугородной связи. Таких звонков я не жду, и потому с полминуты подумал, прежде чем взять трубку. Но все же решился ответить:

— Слушаю.

— Алло, Леха, это ты?

— Я.

— Пулатов беспокоит...

— Привет, Виталька. Ты откуда?

— Из одного неопределенного места. Из дома звонить по некоторым причинам не стал. Как у тебя дела?

— Почти нормально. Вчера из Чечни вернулся. С делегацией всяческих ветеранов ездил к нашим парням. А сегодня с приступом слег...

— А ничего необычного?..

— Что ты имеешь в виду?

— Тут вокруг меня суета непонятная началась. Вижу, что меня «ведут» несколько дней. Потом мне сообщили, что какие-то люди сильно интересовались историей моей болезни и особенно процессом лечения. Я тут постоянно с одним врачом-пенсионером консультируюсь. Чаще всего за бутылкой. Так и его расспрашивали на предмет моих откровений.

— Не совсем понял.

— Я тоже. Только у этого врача спрашивали и про тебя. Нас же вместе лечили. Не упоминал ли я тебя? Не рассказывал ли что-то о твоей болезни? Не о работе в ГРУ, а именно о болезни...

— Ну и что?

— Ничего особенного. Я просто подумал, раз «ведут» меня, расспрашивают обо мне и о тебе, то, возможно, и тебя задевают.

— Задевают... — нехотя согласился я. Головная боль и действие лекарства помешали проявить большую заинтересованность.

— Значит, есть?

— Есть. Только я сам не могу разобраться в ситуации. Но постараюсь. Причем не только меня обложили, но и мое окружение. Ты тоже свое проверь.

— Вот это я и хотел выяснить. Все. Вводная получена, и теперь знаю, от какой печки плясать следует. Извини, дольше разговаривать не могу. Я с чужого служебного телефона до тебя добрался. Потом позвоню. Или ты сам звони, посоветуемся. Мне кажется, дело заваривается серьезное. Большими силами идут... Я хочу к своим обратиться.

— Спасибо, что предупредил. Действуй по обстановке. Что будет, я сообщу.

Я положил трубку и закрыл глаза. И даже зажмурился. Под веками намертво встала непроходящая резь. От головной боли черепная коробка готова лопнуть по всем швам одновременно. Погано. Самый разгар приступа. И тут такая весть. Трудно думать. Лучше не ломать себе голову. Лучше уснуть. Что я и попытался сделать повторно.

Однако это оказалось сложным. Сон — тоже лекарство от головной боли. Но головная боль не дает нормально спать. Замкнутый круг, из которого как-то следует вырываться.

И мысли. Они и не мысли сейчас. Они обрывки... Рваные куски чего-то, что не поддается классификации. И это тогда, когда необходимо все обдумать. Надо перебороть себя. Надо силой воли притупить боль. Когда-то я хорошо владел методом саморегуляции. Мог по команде «ключ» [5] остановить кровотечение из раны. Но слишком давно не практиковался. Боюсь, сейчас не сумею...

Все сумею... Сумею притупить боль, сумею совсем прогнать ее... У меня сильная воля, и никто не сможет отнять ее.

Я расслабил тело и задышал глубже — и понял, что организм мой по-прежнему управляем. Я так старался, что не сразу почувствовал результат. Боль стала замирать. Хотя совсем не прошла. Но мысли уже не метались. Приступ подошел к концу.

Тогда я встал и принял душ. И сквозь шум водяных прохладных струй слышал, как в комнате звонил телефон. Но мокрым выходить в комнату не хотелось. Не то у меня состояние, чтобы спешить. И только завершив туалет и растеревшись жестким полотенцем так, что по всему телу забегала кровь, я включил автоответчик. Наконец-то...

— Ангел, как появишься, позвони мне...

Объявился Труповоз. Созрел, жадюга, до принятия решения. Каким оно будет, я знал заранее. И потому даже сейчас, даже в своем городе, буду предельно осторожным. Хотя вполне возможно, что это простая перестраховка. Труповоз, а вернее — его люди, наверняка начнут активно действовать только после выполнения мною «заказа».

Сейчас, получив информацию из Электростали от Пулатова, я могу мыслить уже более направленно. Если «ведут» меня, значит, мне следует Труповоза убирать. Михал Михалыч очень нежелательный свидетель. Он этого пока не знает. Лучше будет, если не узнает дольше.

Более того, я могу и ситуацию при удачном стечении обстоятельств обострить до предела. Труповоз, как обычно, выплатит мне только пятидесятипроцентный аванс. Остальные деньги он платить не пожелает. Не собирается он этого делать, в надежде что больше со мной не встретится. А я постараюсь заставить его заплатить все. И будем считать, что в достаточно крупную сумму, которую он обязуется мне выплатить, входят и деньги за обеспечение моей безопасности. Возможно, сюда же придется причислить и гонорар за жизнь самого отставного подполковника. Если он так настаивает... Ведь любая работа должна оплачиваться. А опасная для жизни исполнителя — по повышенной ставке.

Да, это нужно сделать. И одновременно побеспокоиться о другом. Я не знаю, где Захватов хранит свой экземпляр видеокассеты. А она мне очень нужна. Если с ним что-то случится, кассета может всплыть.