Историк науки А.Дж. Э. Блейк отмечал:

Основной ценностью андской цивилизации была взаимность. Она остается по сей день действующим принципом местной жизни в андской деревне. Группы людей трудятся сообща, подготавливая нынче другие поля для сева, работая вместе нынче над возведением другой первой хижины для молодоженов. Малые дети собираются в группы. Пока женщины прядут и ткут, мужчины собирают на высоких склонах навоз ламы для использования на сельскохозяйственных полях. Когда наступает время сева, мужчины обрабатывают землю ножным плугом, чаклъей, в то время как женщины опускают в землю семена. Каждый в деревне участвует в ежегодной очистке ирригационных канав.

Идеал взаимности имеет глубокие корни в андской цивилизации, которая стремилась с самого своего начала навести мосты между миром живых и невидимыми мирами, миром богов и предков. Именно предкам боги открыли свой план для человечества. Именно от предков жизнь получила свод традиций и умений, который сделал возможной земледельческую цивилизацию в Андах. Забыть предков, — значит разорвать узы взаимных обязательств, которые обеспечивали благосостояние как живым, так и мертвым в их раздельных способах существования. И таким же образом оскорбить предков, — значит отвергнуть древнее наследие, которым их удостоило царство богов. Без своих мостов к богам и предкам андская цивилизация не могла бы также ни возникнуть, ни выжить.

Эти идеи объективировались в небе. Андская религия учила, что истинность взаимных обязательств человечества покоится со строгой точностью на небесном своде. Великое Деление между миром живых и непознанными мирами было видно в проекции нашей галактики, Млечного Пути. Через эти границы проложены мосты к сверхъестественным мирам.

«Они говорят, что великая река пересекает середину неба, которой они называют то, что мы видим снизу как большую белую полосу и называем Млечным Путем». Так описывал хронист-священник Бернабе Кобо свидетельства местных информантов. В доколумбовых Андах Млечный Путь величался рекой (майу) или, реже, путем (ньян). Это была дорога, по которой проходили и боги, и дух усопших, чтобы добраться до мира живых. Как Кобо, так и Молина в описании мифа каньяри из эквадорских Анд также упоминают гору, называемую Уайкайньян, буквально «путь ламы». И мы видели в описании Авилой небесной Ламы, как о ней говорят, что она «спускается с середины неба вниз по рекам».

Идея о том, что Млечный Путь служил границей между мирами, была некогда столь же широко распространенным среди людей земли понятием, как и идея о том, что было возможно перебросить мост через это деление. Бушмены называют Млечный Путь «пепельным путем» или, правильнее, тропой светящихся ворот. За этим «убеждением» стоит весьма распространенная мифическая традиция, которая запечатлела то время, когда в результате прецессии солнце «вошло» в Млечный Путь, «естественно» погрузив его в огонь, но, по сути дела, открыв «новые пути» контакта между жизнью и другими мирами. «Пепельный путь» является не более, чем скрытой версией мифа о Фаэтоне, детальные разработки которого в Андах можно найти в следующей главе. Аналогичным образом полукочевые наскапи с Лабрадора, чей культурный кругозор был назван мезолитическим, говорят о возможности контакта между мирами по Млечному Пути, который они называют «тропой призраков», или «тропой усопших людей». Души живущих зародились в небе, где они «отдыхают на небесном своде, пока не воплотятся заново».

В западной науке (в попытке понять что-либо об астрономической мысли доколумбовых Анд) принято рассматривать Млечный Путь с точки зрения его функции. То есть для ученых представляет особый интерес проанализировать, как Млечный Путь перемещается через ночное небо и времена года и как его кинетическое «поведение» воспринимается культурой, включившей его движения в календарь и ритуал. Этот подход вполне полезен. Зуидема и Уртон, например, показали, как инки создали весь календарь — определенно связанный с ежегодными работами и сопровождающими ритуалами, имеющими отношение к обращению со стадами лам, — основанный на сезонных положениях того потока Млечного Пути, в котором находится небесная Лама[25].

Однако давнишнее значение этого подхода — который господствует в западных социальных науках — то, что духовная «вера» является в некотором роде раздумьем, кодификацией в ритуале экономически полезной информации, полученной из наблюдения естественного мира. Вариации на эту тему — от Голой Обезьяны до Удивительной Гипотезы — составляют тьму и присутствуют в представлении человеческого рода в качестве скопления исключительно умных животных. По иронии, сводя обоснованность религиозного опыта к искушенной форме самовнушения, западная социальная наука без особого любопытства окрестила «верой» и выбросила в мусорную корзину то особое измерение человеческого опыта, который лежит в основе человеческой традиции научного исследования.

Именно здесь, в сопоставлении своеобразного синтаксиса технического языка мифологии — где научный факт и духовная ценность находятся в синергическом равновесии, передавая энергию друг другу, — я почувствовал необходимость скептически оценить распространенную традицию западной этнографии, которая относится к мифологическим суждениям, помещающим порядок и смысл в небеса, как к «вере», то есть как к идеям, не поддающимся научному доказательству. Эта традиция, как я начинал уяснять для самого себя, служила своего рода классификационной дырой, в которой исчезли тысячелетия самым тщательным образом сотворенного описания сложного астрономического наблюдения.

Мне казалось просто ошибкой думать о людях, которые не испытали «внушающего благоговение