быть до известной степени, покинутые ими порядки, но в России эта опека была свободна от того недоброжелательства, которое делало её у них на родине трудно выносимой. Монархическая Россия была страна не либеральная, но в ней полицейская опека носила характер добродушия, благодаря которому большинство пришлого населения легко с ней примирялось. Вообще в России всем, кто не подкапывался под её устои, жилось настолько хорошо и привольно, и в этом единодушны бесчисленные иностранцы, жившие в ней, в том числе и наши друзья чехи, что отведавшие русского гостеприимства люди разных национальностей заявляли мне неоднократно о своём горячем желании вернуться в неё при первой возможности.
В связи с другими национальными вопросами, выдвинутыми на первый план участием Австро-Венгрии в европейской войне, находился, само собой разумеется, вопрос воссоздания чешской независимости. Навряд ли был в Европе народ, который имел более прав на свободу, чем чехи. Славная история их древнего государства и их вековая национальная культура, сохранившаяся неприкосновенной за время их трёхсотлетнего порабощения, создали им исключительное положение в семье славянских народов. Непоколебимая верность лучших народных вождей и чешских народных масс славянским идеалам внушали нам, русским, глубокое уважение. Когда, по ходу европейской войны, противникам Австрии пришлось приступить к рассмотрению возможного изменения политической карты Европы, которое должно было последовать за ослаблением или окончательным крушением монархии Габсбургов, перед нами сразу же встал вопрос о восстановлении Чешского государства. Ни для императора Николая II, ни для меня, стоявшего во главе русской иностранной политики, не существовало более ясного и справедливого вопроса, чем политическое возрождение Чехии. Русское общественное мнение смотрело на него таким же образом. Я, разумеется, подразумеваю здесь только принципиальное разрешение чешского вопроса, иными словами, объединение чешских племен в один независимый государственный организм в территориальных пределах, обеспечивающих его свободное развитие. Всякие дальнейшие уточнения Россия оставляла на решение самого чешского народа, в политической зрелости которого она не сомневалась, предоставляя себе оказать, в нужную минуту, деятельную помощь осуществлению его желаний.
Вскоре после начала войны меня посетила делегация из одиннадцати членов чешского национального комитета, которая изложила мне свои виды на будущее и надежды на содействие России для проведения их в жизнь. Мне было очень приятно выслушать пожелания делегации, к которой я относился с искренним сочувствием. Во время нашего свидания депутаты просили меня исходатайствовать для себя приём у Государя, чтобы лично изложить ему свои надежды. Перед тем другая чешская делегация была принята Его Величеством в Кремле, причём она выразила пожелание, «чтобы свободная и независимая корона Св. Вацлава заблистала в лучах короны Романовых».
Когда я доложил Его Величеству просьбу чешской делегации быть принятой им, Государь сказал мне, что он примет её с удовольствием. В середине сентября делегация представилась ему в Царском Селе. Чехи просили о разрешении создать единую организацию, которая бы ведала всем чехословацким движением в пределах империи. Государь принял делегацию чрезвычайно милостиво и подробно рассматривал с ней на карте границы будущего Чехословацкого государства в том виде, в каком они представлялись чешским депутатам.
Затем последовали со стороны чехов обращения к начальнику штаба главнокомандующего о формировании чешских частей, в которые могли бы поступать не одни русские чехи, а также чешские и словацкие военнопленные, сдававшиеся в большом числе русским войскам с самого начала военных действий. На этой почве произошло немало недоразумений, тем более прискорбных, что они были использованы врагами русского правительства как в России, так и в Чехии как доказательство двуличности и недоброжелательства императорского правительства по отношению к чехам. Едва ли нужно мне после сказанного выше вторично утверждать, что по отношению к чехам ни у русского правительства, ни у русского народа не было и тени какого бы то ни было недружелюбия. До этой неоспоримой истины нетрудно дойти путем краткого и простого рассуждения. Уже не говоря о сознании кровной связи, которая живо ощущалась в России, где народ чутко относился к голосу крови, Россия отдавала себе отчёт, что в славянах Австро-Венгрии она находила драгоценных союзников в борьбе с германизмом в лице империй Гогенцоллернов и Габсбургов. Отталкивать от себя этих союзников не было ни смысла, ни расчета. Мне приходилось отстаивать интересы славян, как сербов, так и чехословаков, перед нашими французскими союзниками, у которых мы замечали стремление искать у Австро-Венгрии опоры против Германии путем привлечения её в орбиту Тройственного согласия посредством уступок за счет славянских народов. Такие стремления были довольно сильны в известных кругах Франции. Едва ли нужно распространяться об ошибочности этих расчетов, уже не говоря об опасностях, связанных с ними, с точки зрения прочности наших союзных отношений. К счастью, твёрдая рука Делькассе положила конец этим поползновениям.
Замедления в признании за чешскими отрядами характера национального войска происходили не вследствие недоброжелательства русского правительства по отношению к чехам или желания затянуть воссоздание их государственности, а просто оттого, что в огромную массу австрийских славян, взятых в плен или добровольно сдавшихся, могло проникнуть немало элементов, славянских только по имени, но не по чувству, и что в критическую для России минуту ей нельзя было отнестись с достаточною осторожностью к тем иностранцам, которых она допускала участвовать в борьбе за её существование вместе с её собственными военными силами. Наши военные власти остерегались не славян, от которых Россия не могла ожидать зла, а тех, кто под личиной славянства были её врагами. К несчастью, указанные здесь недоразумения не рассеялись вполне и до сих пор, в чём я имел возможность убедиться, прожив около года в Праге. В Чехии по сей день есть люди, которые утверждают, что монархическая Россия не только ничего не сделала для возрождения Чехии, но даже ему мешала [25] . Что России пришлось оставить недоконченной эту близкую её сердцу задачу, как и многие другие, связанные с великой войной, из-за антинациональной революции, парализовавшей надолго её силы, в этом не может быть, к несчастью, сомнения, но чтобы она не сочувствовала или тем более мешала осуществлению великой мечты чешского народа достичь политической свободы — это утверждение, которое не может быть оправдываемо ни фактами, ни здравым смыслом. Объяснение его могло бы быть скорее найдено в партийных страстях или неправильных политических расчетах, а может быть, и в том, и в другом одновременно. Не имея достаточно данных для разрешения этого вопроса, я предпочитаю оставить разобраться в нём будущему историку, равно как и в некоторых других, возникших между нами и чехами вслед за крушением русской монархии и оставшихся не разъясненными по настоящее время. Пока же будем хранить наши старые дружественные чувства к чехословацкому народу и с благодарностью помнить все, что им было сделано в пользу русских беженцев и нашей учащейся молодежи в трудные времена неслыханных гонений, лишивших их святейшего и драгоценнейшего, что дано человеку, — родины.
Глава XII Внутреннее положение в России. Неустойчивость положения правительства. Отчужденность между правительством и народным представительством. Занятие Горемыкиным поста председателя совета министров. Раскол в совете министров. Мои ходатайства перед Государем. Перемены в составе правительства. Решение Государя взять на себя верховное командование. Коллективное обращение совета министров. Влияние императрицы. Правительственное разложение после отбытия Государя на фронт
Кончившееся в июле 1916 года второе двухлетие великой войны совпало с концом моего управления министерством иностранных дел.
С появлением на председательском кресле совета министров Горемыкина, а затем Штюрмера, т. е. с момента, когда высшая правительственная власть в империи стала на наклонную плоскость, по которой она должна была скатиться в пропасть, положение правительства делалось с каждым днём все более
