родственниками.
На другой день по моём приезде в Бальмораль прибыл приглашенный королем для свидания со мной английский министр иностранных дел сэр Эдуард Грей, а вслед за ним глава бывшей в то время в оппозиции консервативной партии г-н Бонар-Ло, нынешний первый министр Великобритании. По мудрому обычаю, установленному в Англии вековой парламентской практикой, внешняя политика исключается из области политических вопросов, в которых правительство и оппозиция занимают непримиримое друг к другу положение. Благодаря этому иностранная политика Великобритании приобрела в течение последних двух столетий ту последовательность и устойчивость, которой так редко удается достигнуть другим, более молодым парламентским правительствам.
Наше утро было посвящено деловым переговорам, касавшимся очередных политических вопросов. Таковых было немало в тревожную осень 1912 года, и многие из них требовали принятия быстрых и решительных мер со стороны тех обеих групп государств, на которые разбились европейские великие державы. Нетерпеливые порывы балканских государств, торопившихся осуществить на деле незадолго перед тем заключенный между ними союз и воспользоваться внутренними и внешними затруднениями Турции, чтобы свести с ней свои старые счеты, могли быть введены в должное русло только совместными усилиями Тройственного согласия и Тройственного союза, в ту пору ещё одинаково заинтересованных в предотвращении всяких осложнений, могущих легко выйти из рамок балканской войны и превратиться в войну европейскую. Австро-Венгрия и Германия считали, что час этой войны ещё не пробил. Ни та, ни другая не были в достаточной мере подготовлены в военном и финансовом отношениях, и поэтому не считали минуту благоприятной для сведения окончательных счетов с соседями. Благодаря этому обстоятельству миролюбивые усилия Тройственного согласия не встретили препятствий ни в Берлине, ни в Вене, и разразившаяся 8 октября война началась в условиях, которые позволяли державам надеяться на возможность её локализации.
Во время моего пребывания в Бальморале французское правительство сделало предложение, на основании которого великие державы поручали России и Австро-Венгрии, как державам, наиболее заинтересованным в балканских делах, выступить совместно в балканских столицах с серьезными представлениями в целях предотвращения военного столкновения. Это предложение могло быть принято мною без колебаний, так как и в этот раз, как и в предыдущие, главная опасность положения находилась гораздо более в Вене, чем на Балканах. Только непосредственное вмешательство австро-венгерского правительства в балканскую войну могло сделать безнадежными усилия держав Тройственного согласия локализовать её и превратить эту войну в общеевропейскую. Этого вмешательства было необходимо избежать прежде всего и во что бы то ни стало. Ещё из Бальмораля я поручил нашему послу в Париже подробно изложить г-ну Пуанкаре наш взгляд на этот вопрос, и результатом сообщения Извольского и явилось вышеозначенное предложение французского правительства.
На обратном пути из Шотландии я навестил в Лондоне австро-венгерского посла, графа Менсдорфа, чтобы сообщить ему о том значении, которое мы придавали сотрудничеству с его правительством в эту критическую минуту. При этом я обратил его внимание на то обстоятельство, что воздержание России от вмешательства в балканскую смуту обуславливалось в глазах русского правительства подобным же воздержанием со стороны Австро-Венгрии.
Предложение г-на Пуанкаре представляло для нас ещё и ту выгоду, что давало нам возможность без того, чтобы почин исходил от нас, находиться в постоянном общении с Веной по всем текущим балканским делам, причём благодаря такой постановке вопроса на свободу действий венского кабинета налагалась некоторая узда.
Кроме обсуждения злободневного балканского вопроса, к которому в Англии были склонны относиться, как мне показалось, с преувеличенной осторожностью, чтобы избежать всего, что могло быть истолковано как поползновение произвести нажим на Турцию, во время моего пребывания в Бальморале был поставлен на очередь вопрос довольно сложных взаимоотношений России и Англии в персидских делах. Несмотря на самое искреннее желание русского правительства идти рука об руку с англичанами, между нами накапливалось немало всякого рода недоразумений, и нам не всегда удавалось вполне согласовать наши взгляды, особенно в области внутреннего управления Персии, находившейся в состоянии близком к анархии, что крайне вредно отзывалось на русских интересах. Общественное мнение в Англии, а за ним и правительства, видели спасение Персии в представительном образе правления и применяли к ней мерило, мало подходящее к степени культурного развития этого азиатского государства, этнографически разношерстного и не пережившего ещё в отношении едва ли не половины своего населения кочевого быта.
Как я имел случай заметить выше, русское правительство весьма дорожило достигнутым не без усилия соглашением 1907 года и готово было идти на известные жертвы для того, чтобы сохранить его в неприкосновенности, признавая за ним политическое значение, заходившее далеко за пределы той страны, которая служила предметом этого соглашения. Поэтому усиленные попытки парламентаризации Персии со стороны Англии не встретили у нас отрицательного отношения, хотя мы и не верили в чудотворное действие подобных попыток. Иногда нам казалось, что с таким же скептицизмом к ним относятся и некоторые из тех британских агентов, которые были призваны на местах следить за неукоснительным проведением в жизнь плана перекройки персидского политического строя по английскому образцу и между которыми было немало превосходных знатоков азиатских обычаев и нравов вообще и персидских в частности. Труднее всего было привести в унисон действия наших консульских представителей как с их британскими товарищами, так и с новым курсом нашей политики в Персии. Тот скептицизм, от которого мы не могли отделаться в Петрограде, давал себя чувствовать на местах ещё гораздо острее. Здесь приходится искать источник тех многочисленных недоразумений, которые возникали между нами и англичанами и которыми тегеранские правители пользовались в своих целях с мастерством, свойственным в этом отношении многим восточным народам. Тем не менее наши недоразумения на почве персидской политики никогда не принимали характера разногласий, могущих иметь нежелательные последствия с точки зрения общих политических отношений между нами и Англией. С одной стороны, порукой этому служила сознаваемая русским правительством и значительной частью нашего общественного мнения необходимость поддерживать в полной силе существование Тройственного согласия как единственно возможного противовеса опасным для европейского мира стремлениям Австро-Германского союза, а с другой — то доверие и уважение, с которым относились у нас многие инстинктивно, а я, благодаря личному с ним знакомству к высоким нравственным качествам сэра Эдуарда Грея, тогдашнего руководителя британской внешней политики. Я намеренно упомянул только что об одном Австро-Германском союзе, так как Тройственный союз, хотя он и возобновлялся более или менее автоматически по истечении своих сроков, не увеличивал, как нам было хорошо известно, наступательной силы Двойственного союза ввиду того, что пребывание в нём Италии имело преимущественно значение страховки её от риска войны с Австро-Венгрией, неизбежной при иных условиях. Парадоксальное взаимоотношение этих двух, по существу непримиримых союзниц являлось наиболее слабым местом бисмарковской системы союзов и тем косвенно отвечало интересам Тройственного согласия.
Для окончательного выяснения некоторых требующих улаживания среднеазиатских вопросов я остановился на пути из Шотландии в Лондоне для свидания с лордом Кру, который занимал тогда пост статс-секретаря по делам Индии. Это свидание укрепило во мне убеждение, что наше искреннее желание не дать персидским делам обратиться в яблоко раздора между Россией и Англией разделялось правительством Великобритании и что поэтому ничто не угрожало нашему дальнейшему мирному сожительству как в Азии, так и в Европе.
