никак не мог взять в толк, зачем ей вообще нужна машина. Мало того, до гаража надо добираться часа два. К тому же Тоня вообще предпочитает обходиться без автомобилей. Может это своеобразное вложение денег?

Когда же я увидел серебристый форд, знак вопроса стал в два раза жирнее. Это, действительно, была еще та развалюха. С таким же успехом можно было вкладывать деньги в коллекцию сгоревших спичек.

Зато ответ на другой свой вопрос я нашел мгновенно. Машина вся была заляпана грязью, причем свежей, и даже капли дождя на лобовом стекле еще не успели высохнуть. Хорошо, что еще моей крови на ней так и не оказалось.

– Ну и что ты скажешь, на это, Тонечка, – я провел пальцем по капоту и показал грязную руку девушке.

Она в ответ громко фыркнула.

– Ничего не понимаю. Дурак он, что ли? А, может, у него днем машина испортилась? Или вдруг он ее разбил, конечно, тьфу-тьфу-тьфу, – она проворно плюнула через плечо. – А впрочем, ему поделом! Но… Но знаешь, Виталик, все равно это на Макса не похоже. Ну не тот он человек! Можно называть его тысячу раз подлецом, но именно из-за подлости, если хочешь, хитрости, он не станет везти себя так неосторожно, глупо, что ли. Понимаешь, он далеко не импульсивен. А это поступок темпераментного человека. Или отчаявшегося. Но причем тут Макс? Он холоден, как рыба. Даже, если в редкие мгновенья он и совершает вызывающие поступки, то обязательно при этом наденет белые перчатки, чтобы не испачкаться. Ты меня понимаешь?

– Ты хорошо заметила – или отчаявшегося.

Я наморщил лоб, полностью погрузившись в свои мысли. Ну, конечно, отчаявшегося. В каком-то месте я, словно черная кошка, перебежал Максу дорогу, и он теперь не может мне этого простить. Или просто боится. Он хотел убрать меня с этой дороги. В конце концов, кто я такой? Журналист с Дальнего Востокаё без определенной работы и определенного места жительства. Вряд ли кто в Москве особенно заинтересуются моей сомнительной персоной. Им и своих бродяг хватает.

Тоня права. Макс отчаялся, и только поэтому наделал сегодня массу глупостей. И только поэтому забыл сегодня белые перчатки.

– Конечно, конечно, Тонечка, – машинально пробомотал я. – Ты умница. Конечно отчаявшегося.

– Ну, не знаю, странный ты какой-то. Разве отчаявшийся человек заведет себе новую любовницу на глазах у прежней?

– И в этом ты права. Зачем она ему? – она-то каким боком к нему приклеилась. И не она ли была рядом с ним в машине. И не они ли тоже желала мне смерти? Но зачем?

– Зачем? Об этом, Тонечка, стоит подумать. Единственное прошу, умоляю, могу стать на колени, девочка!

И я уже приготовился бухнуться перед ней на колени, забыв про свою искалеченную ногу. Вообще, похоже, у меня поднималась температура. Глаза слезились. Тело бросало в жар.

– Перестань! – Тоня легонько ударила меня по щеке. Но этого тихого, почти нежного удара мне хватило, чтобы я очнулся. – Ой, у тебя, похоже, начинается жар.

– Ничего, ничего, это пройдет, – я облизал пересохшие губы. – И все же, Тоня я заклинаю – никому, никому не рассказывать о сегодняшнем! Ты слышишь? Абсолютно никому, и особенно Максу! – уже громко, почти приказывая произнес я. – Ну же – повтори и поклянись!

– Клянусь! – торжественно произнесла Тоня. – Никому, никогда и ни за что! Особенно Максу! Даже если будут пытать!

Глаза Тони откровенно смеялись. И на щеках играли ямочки.

– Я тебя очень прошу, девочка.

– Можешь не просить, я все поняла. Но все же у тебя температура.

Тоня вновь приложила ладонь к моему лбу. Ее ладонь на моем пылающем лбу лежала удивительно холодно, словно мороженое. И мне полегчало. Впервые полегчало от женского прикосновения, от которого отдавало холодом.

Тоня настояла, чтобы отвезти меня на своей развалюхе домой. У меня не было сил сопротивляться. Мы мчались по ночному городу, и я про себя отметил, что Тоня себя недооценивает. Она – прекрасный водитель. Уже на середине дороги Тоня взяла тоже с меня слово, что я вскоре все ей расскажу. Иначе она доложит все Максу.

– А вот это уже шантаж, девочка.

– Зато честный шантаж порядочного человека! А это не часто случается!

– А ведь тебе нельзя доверять, порядочный человек!

– Это еще почему?

– А вдруг не позднее сегодняшней ночи у вас с Максом вновь вспыхнет огромная страстная любовь! Вы вновь станете необычайно близки! – я откровенно подшучивал над девушкой. – И этой же звездной, летней ночью под обжигающими поцелуями ты откроешь ему нашу тайну.

– Если бы ты не имел такой несчастный, убогий вид, Виталик, я бы тебе хорошенько врезала. А так жалко… И ссадины на лице. Здорово тебя отдубасили? И температура. Наверное одежонка прохудилась от старости? Нет, пожалуй, не буду. Лежачих не бьют. Да, и еще, для сведения. Мы с Максом долгое время были близки, это факт! Но ни разу не делились друг с другом тайнами. Или, как ты любишь выражаться, ни разу не открыли друг другу свое сердце, вот так!

– И для кого ты его бережешь? – я легонько прикоснулся к груди девушки, где по моим понятиям должно находится ее сердечко.

– Уж точно не для таких старичков, как вы, – резко отвела она мою руку. – У одного вообще уже чужое сердце. А у второго (она бесцеремонно ткнула в меня пальцем) уже наверняка и печень чужая, и селезенка. Вот-вот рассыпится. Приберегу для того, кто помоложе. И поновее. Выходи!

Да, похоже, температура в машине накалилась до предела. Ах да, это всего лишь температурил я. Пора и впрямь было выбираться. Мы уже были у моего дома.

– Ладно, шантажистка, я скоро все тебе доложу, – буркнул я на прощанье. – Спасибо не говорю, потому что хоть стар, но невоспитан. И мне не понравился твой монолог. Из тебя не выйдет артистки.

– А из тебя не выйдет сыщик, – Тоня показала мне язык на прощанье и укатила.

Мне вдруг показалось, что мы простились как влюбленные. Я уже давно ни с кем так не прощался. Я смотрел вслед удаляющемуся серебристому форду, который меня сегодня чуть не убил. И в котором я сегодня почувствовал новое рождение. Но чего? Или мне только казалось?