В этот предновогодний вечер я впервые солгал своей маме, заявив, что праздную у Саньки Шмырева. Мама мгновенно поверила и не опечалилась, поскольку из Дании вернулся ее очередной дружок. И мама собиралась с ним встретить Новый год в ресторане, в новом блестящем платье, которое он успел ей подарить. Мама, конечно, ради приличия несколько раз печально вздохнула и потрепала меня по светлым волосам.

– Как жаль, сыночек, что ты не сможешь с нами пойти в ресторан. С ровесниками, оно, конечно, веселее, Хотя твой Санька, думаю, не тот случай. А девочки там будут? Сам понимаешь, какие нынче пошли девицы. Так что, будь осторожнее.

В том же длинном пальто с небрежно переброшенным белым шарфом я направился на встречу Нового года. И чувствовал себя полным дураком, так до конца и не понимая, зачем нужно так легкомысленно губить праздник. Лондонские денди не справляют Новый год на улице, как бездомные бродяги. Им больше подходят шикарные рестораны. Поэтому, когда я увидел общипанную елку с редкими мигающими огнями и ни души вокруг, то с облегчением вздохнул. Даже подумал, что успею еще до двенадцати в ресторан. И резко повернул обратно. Но звонкий голос меня остановил.

– Эй, денди! Ты куда? Испугался?

Я обернулся.

Алька и ее лохматый приятель Мишка вызывающе смотрели на меня. Алька не удосужилась даже переодеться перед праздником. Тот же ватник, шапка-ушанка и джинсы, заправленные в большие валенки. Правда вместо водки в ее толстых рукавицах была бутылка шампанского.

– Стрельнем? – она направила на меня шампанское, как автомат.

«И что я делаю здесь?» – подумалось мне в очередной раз. Если бы меня увидела мама рядом с этой продавщицей, да еще под елкой, она бы, наверное, сошла с ума. Я подходил Альке так же, как ее дворняга в интерьеры Эдинбургского замка.

– А я думала, что ты испугаешься, – захохотала девушка, показав свои белые безупречные зубы.

– К твоему сведению, я хоккеист. А трус не играет в хоккей.

– Ну да? – Алька притворно вытаращила глаза. – А похож на артиста. Я думала, хоккеисты другие.

– Ты так говоришь потому, что хоккей видела только по телевизору.

– А что, вне телевизора все спортсмены так любят наряжаться?

– Только те, у кого есть вкус, – с достоинством парировал я.

– А-а-а, – восхищенно протянула Алька. Это восхищение прозвучало как откровенное издевательство. – А что, для того, чтобы махать клюшкой, нужен особенный вкус? Я-то думала, глупенькая, что нужна всего лишь сноровка.

– Вообще-то, нужен талант. Но вкус и сноровка не помешают.

Алька посмотрела на свои большие мужские часы и звонко присвистнула:

– Чуть Новый год не прозевали. Так и остались бы куковать в старом.

– Лучше бы, какие часы прокуковали, – хмуро ответил я. – Что это за Новый год без часов.

Алька вновь взглянула на часы. И громко крикнула своей дворняге:

– Ну, Мишка, пора! Новый год!

Мишка по команде громко гавкнул. Один раз, два, три… Он гавкал равномерно, с интервалом, словно отсчитывал секундные стрелки. Как положено. Ровно двенадцать раз. В это время Алька разлила шампанское по пластиковым стаканчикам и один протянула мне.

– С Новым годом, хоккеист! Не забудь загадать желание!

Мы залпом выпили, едва Мишка гавкнул двенадцатый раз.

– С Новым годом, Алька!

Мы символически поцеловались три раза. Щеки Альки горели от мороза. И меньше всего в солдатском ватнике она напоминала Снегурочку. Но моя голова почему-то пошла кругом. И я свое головокружение списал на шампанское.

– Ну что, хоккеист, не жалеешь, что пришел под елку? Разве ты когда-нибудь так справлял Новый год?

– Нет, и наверняка больше уже не буду. Но это не значит, что он не получился скучным.

– А это и есть самый скучный праздник для взрослых, потому что они слишком много от него ждут. А дожидаются только в детстве. Потому что мало хотят.

Я огляделся кругом. Народ уже высыпал на улицу. Кое-где раздавались песни и крики, взрывались петарды, и пестрое конфетти падало прямо в снег.

– И что дальше? – я притворно зевнул.

Алька зевнула вслед за мной.

– Откуда мне знать? Я ведь сама впервые здесь встречаю Новый год. Просто хотела над тобой подшутить. Но, видимо ничего не получилось.

– Не получилось, Алька, не получилось.

Я сдвинул ее шапку ушанку на затылок. И ее волосы, золотистые, мягкие рассыпались по черной фуфайке. Их тут же проворно запорошили снежинки. И я легонько прикоснулся губами к ее волнистым заснеженным волосам.

– Но ведь это не значит, что ничего не получилось вообще.

Всю новогоднюю ночь мы бродили по улицам. Я так и не понял, что делаю рядом с этой продавщицей в солдатском ватнике и ее беспородистым псом. Общих тем для разговора у нас фактически не было, и мы просто молчали.

Чтобы наше молчание, в конце концов, не превратилось в пытку, я пригласил девушку в ночной бар. Пожалуй, это было ошибкой. Здоровый мордатый охранник вежливо пропустил меня вперед и встал стеной перед Алькой.

– Рабочие понадобятся только к утру, перед закрытием бара, – резко заявил он.

Алька не обиделась, не возмутилась. Она скривила страшную гримасу и прохрипела.

– А грабители вам не понадобятся?

Охранник машинально схватился за оружие. И я поспешил увести девушку от греха подальше.

– Не хватало, чтобы нас еще повязали, – зло бросил я в ее смеющееся лицо.

– А это было бы здорово! – Алька всплеснула руками. – Представляешь, мы с тобой, наедине, проводим новогоднюю ночь в обезьяннике. Когда еще выпадет такой шанс? Это тебе не четыре стены, телевизор и салат оливье. Скукотище!

Мне вдруг до ужаса захотелось оказаться в четырех стенах у телевизора. Уплетая за обе щеки салат оливье. И уже от всей души жалел, что поддался на эту авантюру, не будучи даже по натуре авантюристом. Поэтому оказавшись у старенького, четырехэтажного дома с единственным расписанным на все лады подъездом, я поспешил ретироваться. Мысленно поздравляя себя, что не родился в таком доме и никогда не окажусь на месте этой продавщицы.

– Пока, Алька. Как-нибудь увидимся, – как можно беспечнее бросил я ей на прощание.

– Ага, приходи за мандаринами. Я тебе без очереди отоварю – лучшим товаром. Не волнуйся, гнилье не подсуну.

Едва отдалившись на несколько метров от подъезда, я услышал позади себя звонкий лай, какой-то шум, напоминающий шлепок о землю и хрип, похожий на вздох.

Я мигом очутился у подъезда. И увидел растрепанную Альку. Ее шапка ушанка и рукавицы валялись в стороне, а она двумя руками удерживала рвущегося Мишку. У ног девушки, прямо в сугробе, лежал здоровый парень, он тихо стонал и держался за глаз.

– Учись, хоккеист! – Алька гордо встряхнула пышными волосами. – Я его одной левой. Ну и Мишка, конечно, не растерялся, – она ласково потрепала собаку по лохматой морде.

– Извини, Алька, извини. Я как-то не сообразил. Конечно, тебя следовало провести до квартиры. Вон, у