Она, как всегда, была обо всем прекрасно осведомлена.

– Так зачем же ты тогда сюда пришел? – И она засмеялась. – Мужчины приходят ко мне либо за любовью, либо чтобы пожаловаться. Ты не очень-то похож на счастливого любовника. В чем дело?

– Это сложно, – начал Жиль.

И он заговорил. Говорил долго, чуть подтасовывая факты к своей выгоде, хотя и ненавидел себя за это. К концу рассказа он совсем расстроился. Она слушала молча, прищурив глаза, курила сигарету за сигаретой, и выражение лица у нее было как у хиромантки – у нее часто бывало такое выражение. Когда он умолк, она встала, прошлась по комнате, слегка покачивая бедрами, потом снова села в кресло и пристально посмотрела на него. В общем, все это было довольно смешно, и Жиль уже раскаивался, что пришел к ней. Она заметила лукавую искорку в его взгляде и рассердилась.

– Если я верно поняла, мадам забрала тебя в руки и ты не знаешь, как вырваться.

Жиль возмутился.

– Вовсе нет, – сказал он. – Я забыл главное. Я не сказал тебе самого главного...

А главным была горячая страсть Натали, ямка на шее Натали, куда он утыкался лицом, засыпая, непрестанная нежность Натали, глубокая ее правдивость и его безграничное доверие к ней. Все то, что Жильда, роскошная полупроститутка, с ее дешевой развращенностью, уже давно разучилась понимать. Но зачем же тогда он здесь?

– А что же главное? Втюрился ты в нее, что ли?

Но он уже вскочил и, заикаясь – не то от гнева, не то от стыда, – забормотал, с трудом выговаривая слова:

– Я плохо тебе объяснил... Забудем это. Извини меня.

– Ну когда она вернется к своему мировому судье, приходи ко мне, – сказала она. – Я всегда дома, ты ведь знаешь.

«Да, – думал он с ненавистью, – ты всегда дома. И ты всегда рада любой подлости, любой гнусности и прихотям своих приятелей. Ты из той породы женщин, с которыми мужчина как будто все в жизни забывает, а на самом деле просто захлебывается во всякой мерзости».

Уже подойдя к двери, он обернулся.

– Вовсе она не забрала меня в руки, как ты говоришь, я сам к ней прицепился.

– Ну тогда надо было рассказывать о ней по-другому, – смеясь, заметила Жильда и заперла за ним дверь.

Очутившись на лестнице, он почувствовал, что его трясет от негодования, но и сам не знал, на кого он злится. Как бешеный он промчался через весь Париж, поставил куда-то машину, бегом поднялся по лестнице. Но, подойдя к своей квартире, он услышал смех Натали и мужской голос. Тяжело дыша, он остановился. «Если это американец, набью ему морду – и вся недолга. Это пойдет на пользу и мне, и ему, обоим сразу». И вместо того, чтобы отпереть дверь своим ключом, он позвонил, находя, что так будет приличнее. Однако Натали открыла дверь, звонко смеясь.

– Угадай, кто у нас! – сказала она.

В дверях гостиной стоял ее брат и улыбался. Вероятно, у Жиля было очень странное выражение лица, потому что Натали спросила:

– А ты думал кто?

– Не знаю, – пробормотал он. – Здравствуйте, Пьер.

– Ты думал – это Уолтер?

– Уолтер?

– Ну, тот вчерашний американец. Я как раз рассказывала Пьеру про него...

И, смеясь до слез, она упала в кресло. Брат стоял возле нее и тоже смеялся, а Жилем овладело ощущение счастья. Брат и сестра смеялись заразительно, как дети, в них чувствовалось что-то ребячливое и искреннее, и оба были такие красивые, что на них приятно было смотреть. Нормальные люди. Значит, еще существуют на свете нормальные люди. Жиль рухнул в кресло, измученный и довольный. Он у себя дома, в своей семье, после того как из-за своего дурацкого характера так по-дурацки провел день.

– Когда вы приехали, Пьер?

– Сегодня утром. У меня оказалось два свободных дня, а мне очень захотелось увидеть Натали. Мне ее писем недостаточно.

Так она, значит, часто писала брату? Между посещениями музеев? А что она вообще делает целыми днями? Он всегда рассказывал ей, возвратившись с работы, как у него прошел день; они как сумасшедшие спорили о политике, говорили о газете, о знакомых, но она никогда ему ничего не рассказывала о себе, говорила только о своей любви к нему. Что же она могла писать брату? «Я счастлива... Я скучаю... Жиль очень хороший... Жиль не очень хороший...» Он бросил взгляд на Пьера, пытаясь прочесть на его лице отзвуки этих писем, но ничего не увидел. Ласковое любопытство – и только. Нет, она, наверное, одинаково таится и от него, и от брата. Он вспомнил о том, что говорил о ней, сидя целый час у Жильды, и ему стало стыдно.

– Я вижу – вам и выпить нечего, – торопливо сказал он. – Натали совсем не хозяйка.

– Натали всюду чувствует себя гостьей, – отозвался брат. – Тут уж она ничего не может с собой поделать. – Он весело улыбался.

Натали побежала к холодильнику, мужчины остались одни.

– Судя по ее виду, моя сестра счастлива, – сказал Пьер.

Говорил он спокойно, но в его голосе звучала все та же нотка угрозы. Как в тот знаменательный вечер в Лиможе. В общем, он выступал в роли «благородного брата», и это немного раздражало Жиля.

– Надеюсь, она действительно счастлива, – сказал он.

– Буду очень рад, если я ошибся в своих опасениях, – миролюбиво продолжал Пьер. – А как мне стало тоскливо в Лиможе без нее!

– Огорчен за вас, – сказал Жиль. – Но мне было бы так же тоскливо без нее в Париже.

– Вот это главное. В сущности, только это мне и хотелось узнать.

– Она вам не писала об этом?

Пьер засмеялся:

– Натали не любит говорить о своих чувствах. Вам-то следовало бы это знать.

Неумело держа поднос, вошла Натали, и Пьер тотчас вскочил ей навстречу, спеша освободить ее от ноши. Да, Натали, вероятно, всю жизнь оберегали, всю жизнь любили, и, должно быть, Жиль, с его нервозностью избалованного ребенка, зачастую внушал ей страх. Между нею и братом были глубокая взаимная любовь, взаимная привязанность, множество воспоминаний обо всем, что они сделали друг другу хорошего – просто так, по велению сердца, и Жилю вдруг захотелось, чтоб и у него в жизни было так же. И он вдруг вспомнил, что у них с сестрой не было душевной близости, если не считать ее материнской к нему привязанности, а его отношения с другими женщинами сводились к подспудным безрадостным битвам, прерывавшимся недолгими минутами счастья, но неизменно заканчивавшимся либо победой с привкусом поражения, либо просто поражением. Он вдруг почувствовал усталость, оттого что перепил вчера; таким он себя не любил.

– А почему бы вам не поужинать где-нибудь вдвоем? – сказал он. – Так вам будет спокойнее. А я пораньше лягу. Я совсем расклеился – слишком много вчера выпил.

Он ждал возражений, но Натали просияла:

– А тебе не будет скучно? Мы с Пьером так давно не виделись...

– Вы правда не против? – спросил Пьер.

«Бедняжка Натали, – думал Жиль, – ты так давно не видела приличных людей. Ну в самом деле, кого ты видела? Пропащего Никола, Жана, который ревнует меня к тебе, твою злосчастную подругу, весьма унылую особу, а с восьми часов вечера и до утра видела меня – жалкое существо, которое ты, моя сумасбродка, любишь». Он замотал головой.

– Нет, нисколько, наоборот. Ступайте поужинайте без меня. Если я еще не засну к вашему возвращению, мы вместе выпьем по чашечке липового чая.

Когда они ушли, он включил было телевизор, но тут же выключил его, съел ломоть ветчины, стоя у холодильника, и лег в постель. У него был превосходный детективный роман, большая бутылка минеральной воды под рукой, сигареты, а по радио передавали очень хороший концерт. Время от времени человеку не