Ольга, взяв ее за руку, проникновенно заглянула в глаза. Оксана мягко высвободила руку.
– Не могу, Оль. Честно, дела.
– Значит, никак? – расстроилась Ольга. – Не поднимешься?
Если только попозировать обнаженной… до прихода Сергея.
– Ну, хоть на полчасика!
– Ну чего ты? – теперь Надя вцепилась ей в руку. – Пойдем! Отметим наше чудесное спасение.
– Не могу, мне надо вернуться в офис.
Не церемонясь, она вырвала руку и даже не попыталась скрыть раздражения.
Пусть думают что хотят.
– Жалко, – вздохнула Ольга. – Ну, ладно. Спасибо тебе еще раз. Если б не ты, мы совсем бы пропали.
– Ничего. Мне это было нетрудно. Честно говоря, я думала, ты знаешь, что бесплатный сыр…
– …бывает только в мышеловках, – засмеявшись, закончила Ольга.
Одним словом, сама себя признала дурой. Оксана улыбнулась и похлопала ее по руке.
– Вот именно! Ну, счастливо!
Машина с готовностью сорвалась с места, словно ей тоже надоели эти две клуши с их глупыми разговорами и безвкусным блюдом.
Он слышал только ее голос – фразы, которые она переводила.
И не очень хорошо понимал, что говорил сам. Хотя совещание было архиважным, от его результатов зависели сроки строительства.
– Если не считать небольшого недоразумения с задержкой поставки на стройплощадку монтажного оборудования, работы идут по графику, – перевела Оксана, глядя Сергею в глаза.
– Сергей Леонидович, это тот случай, я вам докладывал, – вмешался Алексей Гаврилович, болевший за строительство отелей так, будто это было делом всей его жизни.
– Я помню, – кивнул Барышев. – Насколько мне известно, оборудование уже доставлено? – обратился он к тайскому коллеге.
Оксана перевела, не отрывая от Барышева взгляда.
Тайский коллега понял, что слова адресованы ему, и быстро ответил.
– С опозданием, господин Барышев, – перевела Оксана.
– Понятно, – кивнул Сергей и тут же подумал: а что понятно? О чем они говорят?
Может, попросить ее отвести взгляд? Прямо сейчас, при всех попросить, и добавить – «а то я не соображаю совсем ничего»…
Он постучал ручкой по столу – нервно, словно подгоняя путающиеся мысли.
Что бы такого сказать, чтобы не попасть впросак и не выглядеть дураком?
– Ну что ж, я думаю, мы все сделали из этого соответствующие выводы…
Оксана перевела.
Ни у кого не возникло вопросов, никто не посмотрел на него удивленно – даже талантливый Алексей Гаврилович.
Оксана наконец отвела взгляд.
– На этом все, господа, совещание закончено.
Барышев встал, наблюдая за тем, как все собирают свои бумаги, укладывают их в папки, встают и уходят.
Оксана уходила последней.
Он знал, что не должен ее окликать, но мало ли, что он знал…
Существовал какой-то другой, отдельный от него Барышев, который принимал неправильные, подленькие, плохие решения, и он не мог ему противиться, вернее – пытался, но тот, второй, был гораздо сильнее его.
– Оксана! – озвучил очередное подленькое решение второй Барышев. – Задержитесь на пару минут, пожалуйста!
Она замерла, не оборачиваясь. Только тихонько закрыла дверь перед носом секретаря.
Зачем «задержитесь»?
К чему он ей это сказал?
И что теперь делать?
Сергей подошел к ней вплотную, его подлый клон – напарник и неприятель – уже подсказывал, что нужно закрыть дверь на замок.
Но Барышев, чтобы окончательно не сойти с ума от этого раздвоения, твердо сказал себе – нет.
Кажется, он сказал это вслух, потому что Оксана резко развернулась, полоснула по нему взглядом и вышла, громко хлопнув дверью.
Догони… Схвати за руку… Затащи в кабинет… Закрой дверь на ключ…
Разве не так делают девяносто девять начальников из ста с понравившимися им секретаршами, переводчицами и прочими сослуживицами? А тот один, кто не делает этого, просто больной.
Импотент.
Сергей все-таки закрыл дверь на ключ. От самого себя. Вернее, от того, второго Барышева.
Из коридора доносился веселый голос Оксаны, которая говорила что-то на тайском.
«Не могу, – подумал Сергей. – Не могу больше, сил нет бороться…»
Где-то он слышал – лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано.
Барышев сорвал галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
Он догнал ее у машины.
Схватил, затащил в кусты, чтобы из окон офиса никто не увидел, и набросился, целуя все доступные, не закрытые одеждой участки тела. Их было так мало, что пришла мысль эту одежду сорвать – прямо тут, в кустах, перед офисом, где совсем рядом проходили его сотрудники к своим машинам.
Скорпион с бриллиантовым глазом царапал ему шею, грудь и лицо – Оксана отвечала на его поцелуи так, как ни одна женщина не отвечала, – с бесстыдной жадностью и неприличной ненасытностью, словно в их паре мужчиной была она. Она расстегнула ему рубашку, и холодный скорпион оцарапал спину – так, что, кажется, потекла кровь.
У него в кармане зазвонил телефон.
– Не отвечай, – приказала Оксана и, не отрываясь от поцелуя, сама, на ощупь, сбросила вызов.
Телефон опять зазвонил, требовательно возвращая его в действительность. Ее рука опять потянулась к нему в карман, но Барышев ее перехватил, ощутив под пальцами холодного, колючего скорпиона.
– Не отвечай! – не приказала – взмолилась Оксана.
– Не могу, – сквозь зубы процедил он и, чувствуя вкус ее помады, прежде чем ответить на вызов, невольно вытер рот.
– Слушаю. Барышев.
– Сереж… – отдаленно прозвучал Ольгин голос. – Ты… где? Так поздно? Ты где, Сереж?
В кустах. Целуюсь со своей переводчицей. Потому что лучше жалеть о том, что сделано…
– Немного задержался, – хрипло ответил он, пытаясь восстановить дыхание. – Сегодня было очень много работы, Оль…
Оксана смотрела на него во все глаза, а он… испугался, что Ольга услышит в трубке ее прерывистое дыхание. Так испугался, что в глазах потемнело, хотя на улице и так было темно.
– Не волнуйся, я скоро приеду, – прошептал он в телефонную трубку. Когда он так шептал, Ольга понимала, что у него важное совещание…
– Сереж, побыстрее, я жду… А то… начну ревновать, как Надька! – засмеялась она и отключилась.
Он схлестнулся взглядом с Оксаной, и черт его знает, что в ее глазах было – ненависть, любовь или просто страсть, – он в этом не разбирался.
– Я не свободен, – пробормотал Барышев. – Пойми, я не свободен… Я с ума от тебя схожу, но я не свободен.
Она деловито кивнула, так же деловито достала из сумки белый платочек и тщательно стерла с его лица следы своей губной помады.
Он так и не понял, что это было – своего рода пощечина или «я все понимаю, прости и прощай»…
