Мишку тут все уже знают. Елена Игоревна говорит в столовой:
— Девочки, покормите-ка этого брата-близнеца.
И ему наливают борща и накладывают макарон по-флотски. И наливают компот из сухофруктов.
Я теперь знаю, что самое невкусное в компоте из сухофруктов — это груша. А самое вкусное — это урюк.
Все копят косточки от урюка, а потом давят их дверью и едят зернышки. Мы с Мишей копим косточки вместе. Потом поделим пополам.
Мы иногда и уроки делаем вместе. Учебники в наших школах почти по всем предметам одинаковые, а задают нам, конечно, разное. Иногда ему задают то, что я уже вчера делала, а иногда наоборот.
Мы ждем, когда тете Мире дадут разрешение нас забрать.
В детском доме появились сразу четыре места, и нас с Пашей можно было перевести, но Елена Игоревна сказала, что теперь уже нас не отпустит и мы никуда не пойдем, а будем тут дожидаться, пока нас заберет тетя Мира.
— Паш, — говорю я, — у меня глобальная проблема. Когда мы будем жить с тетей Мирой — как мне ее называть?
— Какие варианты? — бормочет Паша, не поднимая головы от очередной толстой книжки.
— Ну… вежливо называть по имени-отчеству: Мира Александровна. Но мы будем жить вместе, и, наверное, удобнее звать тетя Мира.
— Гуль, не морочь мне голову. Называй как тебе удобно — хоть Марьиванна. Ты ведь уже зовешь Миру Александровну тетей Мирой? Ну и не умножай сущности сверх необходимости.
— Чего мне не умножать? Паш, а Паш, ты что сейчас сказал? Как это?
Но Паша уже снова занырнул в свою книгу — и нет его.
И вот сегодня совершается наконец то, чего я так ждала. У ворот стоит под дождем тети-Мирина синяя машина. В вестибюле толпа — всем интересно, как мы уезжаем. И я думаю: «Больше я сюда ни-ког-да не вернусь!» Елена Игоревна говорит Паше:
— С библиотекой рассчитался? Лучше у нас своих вещей не оставлять — и наших с собой не брать. Чтоб не возвращаться. Примета такая.
И меня спрашивает:
— Ляльку не забыла?
— Ну что вы, как можно! — улыбаюсь я.
Здесь по дороге к воротам — лужа на полдвора, ну и Паше — он в кроссовках — лужу пришлось обходить, а я в новых красных сапогах потопала напрямик.
И сели мы и поехали через весь город.
Я люблю ездить на машине, потому что очень редко мне это удается.
А тетя Мира говорит:
— Ребята, может, заедем в кафе и мороженого поедим?
Мы с Мишей с заднего сиденья как закричим:
— Ур-р-ра!
А Паша только головой кивнул:
— Хорошая идея.
Ели мы мороженое и толкались плечами так, что столик шатался, пока Паша на меня не прикрикнул, а тетя Мира на Мишку.
В Мишиной квартире я и раньше была. Там всего две комнаты. Ну и, конечно, еще кухня, ванная, коридор…
Мы с Мишкой сразу в его комнату играть пошли. А вечером тетя Мира достала для Паши раскладушку и сказала:
— Ну, пока разместимся по-походному. А дальше будет видно.
Я уснула на Мишиной кровати, Паша рядом на раскладушке, а Миша ушел спать в тети-Мирину комнату.
Ночью я проснулась и испугалась. Где я? В окно светил фонарь, и с улицы доносился шум машин. Интересно, куда люди едут посреди ночи? Я встала и прокралась к окну. Дождь так и не кончился, асфальт на проспекте был черный, и по нему куда-то неслись, неслись машины. Проехал троллейбус, потом два трамвая, освещенных, пустых…
У меня замерзли ноги, и я решила снова залезть в постель.
И тут обнаружила, что Пашина раскладушка пустая.
Брат оказался на кухне.
Они с тетей Мирой сидели у стола и пили чай.
— Гуль, что ты по ночам бродишь, да еще босиком? — вскинулась тетя Мира.
А я сказала:
— Тетя Мира, а когда мы домой поедем?
Павел
В нашем доме на чердаке лежат связки журналов чуть ли не за пятьдесят лет. В нашем доме пахнет масляной краской в комнате мамы, черносливом и медом в комнате бабушки, леденцами в комнате Гуль, сушеным укропом на кухне, а когда топишь печи, пахнет дымком и осенними листьями. В нашем доме стоят в уголке за ширмой Люся, Нюся и Дуся — наверное, не понимают, бедняги безголовые, куда делась их любимая Шура. В нашем доме в окна террасы лезут черемуха и сирень, ирга и вишня, а из моей комнаты виден кусок сада, где растет старая груша. В нашем доме скрипят половицы, особенно в коридоре и бабушкиной комнате, и все время что-то шуршит: то ли это мыши шныряют, то ли старое дерево вздыхает, то ли Аристарх Модестович свои таинственные дела делает…
— Мира Александровна, моя главная цель в жизни сейчас — вернуться домой.
— Я не умею топить печь. Паша.
— И это единственное, что нам мешает вернуться домой?
— Паша, это для тебя — «вернуться». Ты хочешь, чтобы я вообще всю жизнь свою перевернула с ног на голову?
Ну да, Мира Александровна и так глобально изменила свою жизнь. И она ведь нам никто — просто мама Гулькиного друга.
Я на секундочку представил себе, что нас забрала бы из приюта мама Киры. Утром она будила бы нас: «Киру-у-уся, Пашу-у-уся, Гулю-у-уся!» Дикость какая. Смешно.
Не знаю, что еще сказать Мире Александровне. Я уже приводил аргументы, что в этой квартире нам всем тесно.
— Ничего, купим кровать-чердак, это здорово экономит место! — не сдавалась Мира Александровна.
— А представляете — у каждого будет своя комната?
— Но там удобства во дворе, снег зимой надо разгребать…
Там печка, а я даже не знаю, где покупают дрова! — голос у нее был почти жалобный.
— И я не знаю. Соседей спросим, — не сдавался я. — А удобства у нас не во дворе, а в пристройке, на улицу выходить не надо.
— В пристройке, — вздохнула Мира Александровна. — А тут я только что ванную комнату отремонтировала. Всю жизнь мечтала, чтоб у меня ванная была синяя с белым, с морскими мотивами. Такой кафель нашла — загляденье…
Тогда я выкатил свой главный аргумент. Я приберег его напоследок, потому что уверен — это очень серьезная и взрослая мысль:
— Мира Александровна! Потерпите всего пять лет. Через пять лет мне будет восемнадцать, и я смогу
