Дэвид кивнул.
– И, представь себе, не пожалел.
– Представь себе – мы тоже, – съязвил Жюльен.
– Как? И вы ходили? А кто кричал еще вчера, что терпеть не может театра, кто с пеной у рта доказывал, что это отживший вид искусства, на смену которому пришло кино! Позволь спросить… – Дэвид изобразил изумление в последней стадии. – А! Теперь я начинаю понимать. Глупец! Несчастный! – Он схватился за голову, прошел в комнату и эффектно повалился на диван. – О, прозорливость! Просвети безумца! Не нужен никому, скиталец! Обманут ты…
– Браво! Браво! – зааплодировали Жюльен и Катрин.
– Актеры сегодня играли прекрасно, но ты неподражаем! – Жюльен опустился рядом на диван. – И все же объясни смысл своей тирады, что ты имел в виду?
– Что ты специально спорил со мной вчера. – Дэвид изобразил напыщенное самодовольство. – Ты спорил со мной, чтобы я ушел в полной уверенности, что вы не идете. А вы просто не хотели, чтобы я путался у вас под ногами, обманули, бросили и ушли вдвоем. Мог бы не разыгрывать спектакля, просто попросил бы. Я – что? Я бы ушел.
Он стал демонстративно рассматривать ногти.
– Как вы посмели! – Жюльен вскочил как ошпаренный. – Нас! Обвинить в подобном заговоре! Какой позор и дому оскорбленье! Простите, но теперь я вынужден просить, чтоб вы убрались с глаз моих долой. – Он гордо вскинул подбородок и отошел к окну, скрестив руки на груди.
Дэвид тоже встал.
– Да как вы смеете! Я – лжец? – Он схватил со столика дамскую перчатку, которую, видимо, положила сюда Катрин. Увидев, что ее муж и Дэвид начали дурачиться, она только покачала головой и пошла приготовить чай.
Дэвид подошел решительным шагом к Жюльену и бросил перчатку ему в лицо.
– Я вызываю вас! Дуэль! – грозно закричал он. – Завтра в пять утра я жду за городом. Придите или я ославлю вас как труса по всем гостиным. Оружие я предоставлю выбрать вам. – Дэвид сделал самую серьезную мину, на какую только было способно его лицо, и многозначительно добавил: – Гранаты, танки, пушки – чур, не выбирать!
Жюльен и глазом не моргнул, но лицо его стало бледным, напряженным.
– Я принимаю вызов ваш, – медленно, словно задумавшись, произнес он. – Да, я принимаю. – Жюльен наклонился и поднял перчатку. – Но зачем же нам рассвета ждать: сейчас же и решим, кто прав из нас.
Он вышел в коридор и через секунду вернулся с двумя длинными зонтами с загнутыми ручками. Один был черный и принадлежал ему самому, другой, серебристый, обычно носила Катрин. Жюльен взял себе зонт жены.
– Пусть видят боги, правда на моей лишь стороне, оружие благочестиво, а вы – сражайтесь черным.
Он подал черный зонт Дэвиду.
– Вас не спасет оружия расцветка, и, впрочем, боги тоже не спасут, – холодно заметил Дэвид. – Вы умрете, а смерти черный больше бы к лицу. Но я сказал, я слово дал, и выбор, как видите, за вами. Что ж, начнем.
Он стал в стойку, эффектно отвел назад левую руку, а правую с зонтом выставил вперед.
– Ваш вызов принят, защищайтесь! – взревел Жюльен и бросился на него. В процессе атаки он задел сразу два стула, и те с грохотом опрокинулись.
Дэвид умело парировал выпад соперника и, пропустив его вперед, нанес свой каверзный «удар» в спину. Жюльен замер на полувздохе, «шпага», опять же с грохотом, выпала из его рук. Как раз в этом положений его и застала жена.
– Чем вы так шумите? – возмутилась она. – Разбудите детей.
В руках Катрин несла небольшой поднос с чайником, чашками, сливками и сахаром. Ее замечание оба представителя сильного пола пропустили мимо ушей. Жюльен, схватившись за сердце – видимо забыл, что ранили его в спину, а не в грудь, – упал к ее ногам и, нарочно закашлявшись, простонал:
– Прости любимая, я сделал все, что мог, чтобы защитить честь нашего дома, и вот умираю.
Катрин, явно не ожидавшая такого предсмертного излияния у своих ног, чуть не выронила поднос.
– Жюльен, перестань паясничать.
Она хладнокровно переступила через распростертое на полу тело, готовящееся стать трупом, и поставила поднос на кофейный столик.
– Сколько можно? Взрослые люди, видели бы вас ваши студенты.
– Покинут всеми, умираю! – жалобно продолжил Жюльен. – Забыт, едва сошел в могилу…
– Уже давно бы пора сойти, – съехидничал Дэвид, присаживаясь на диван. – После таких ранений столько не живут.
– Нет, вы посмотрите! – возмутился Жюльен, поднявшись. – Убил меня, завладел женой, а теперь еще указывает, сколько мне жить. Последние мгновения и те отравил.
– Театр на вас плохо влияет.
Катрин разлила чай и подала Дэвиду чашку. В их доме он давно уже стал своим, поэтому сливки и сахар ему не предлагали: Дэвид сам клал себе столько, сколько хотел, без церемоний.
