Секретарь подул в трубку, крикнул:

– Куда вы пропали, Кондратьев! Приезжайте немедленно. Вас примет заместитель начальника управления. Пропуск заказан.

Коля позвонил начальнику первой бригады и попросил побеседовать еще раз с женой покойного Слайковского. А сам уехал на Литейный.

…Постовой сержант в фуражке с васильковым верхом скользнул равнодушным взглядом по Колиному лицу, по его служебному удостоверению, по пропуску.

– Проходите, - бросил он небрежно.

Коля поднялся на шестой этаж. Перед дверьми с табличкой: 'Заместитель начальника Управления НКВД по Ленинграду и Ленинградской области' он на мгновение остановился и вдруг ощутил, как забилось сердце. 'Что это со мной? - подумал Коля. - Сроду этого не было', - он толкнул дверь и вошел в приемную.

– Кондратьев? - Навстречу поднялся лейтенант госбезопасности. - Вас ждут, пройдите.

Коля толкнул следующую дверь. В глубине кабинета, за небольшим двухтумбовым столом сидел седой человек. На красных петлицах гимнастерки по три ромба. Над левым карманом поблескивали два знака: первый, юбилейный знак ОГПУ с римской цифрой V, второй - наградной. Коля знал, что в органах его называют 'знаком почетного чекиста'.

– Здравия желаю, - сказал Коля. - Я - Кондратьев. Меня привело к вам, товарищ комиссар, сугубо личное дело. Оно касается моей жены, Вентуловой-Кондратьевой Марии Ивановны.

– Это ваша жена помогла задержать бандита Кутькова в девятнадцатом в Москве? - спросил комиссар.

– Моя.

– А раскрыть политическую банду в селе Грель на Псковщине тоже она помогла? - Комиссар улыбнулся.

– Коломиец! - ахнул Коля и шагнул вперед. - Коломиец…

Комиссар обнял его:

– Вот видишь. Не пошел ты к нам тогда. И потерялись мы с тобой. И навсегда бы потерялись, кабы не твоя беда. А ты не куксись! Беды никакой нет! Тех, кто за нашу власть жизнь отдавал и вере своей не изменил, - тех, Коля, мы в обиду не дадим, ты мне верь!

– Какими же ты… вы судьбами? - Коля не мог прийти в себя.

– 'Ты', Коля, только 'ты', - сказал Коломиец. - Для тебя я не комиссар госбезопасности, а твой друг и товарищ, и ты это всегда помни, брат. Дело Маши я прочитал. Чушь все! Какой-то сверхбдительный товарищ опасается, что бывшая дворянка искалечит души советских детей! Я доложил свои соображения руководству. Общее мнение: инцидент предать забвению.

Коля вздохнул:

– Если бы все инциденты такого рода можно было предать забвению. Не у каждого есть муж в милиции или замнач в НКВД. Прости меня за эти слова, но я должен их сказать.

Коломиец помрачнел:

– Ты не изменился. Режешь правду-матку. Не все это теперь любят, Коля, учти. Что касается твоих слов, - я не слепой, вижу: идет явный перегиб. Это многие у нас понимают. Но не от нас это зависит, ты понял меня?

– Понял, - кивнул Коля. - Хочу верить, что мы сохраним свои чистые руки и души. Нас учили только так.

– Люди иногда болеют, - сказал Коломиец. - Тяжело, но другой раз болеют. Однако выздоравливают. И мы выздоровеем, Коля. Еще крепче станем. Ты, брат, держись. И работай. Как зверь работай, себя не жалей!

Начальником первой бригады была назначена Маруська. Это произошло несколько дней назад, совершенно неожиданно для нее, и поэтому, когда Коля поручил первой бригаде еще раз допросить жену покойного Слайковского, Маруська решила сделать это сама - не привыкла еще к своему 'руководящему' креслу.

Слайковская жила в Чернышевском переулке, в старинном трехэтажном доме с затейливым чугунным навесом у подъезда. Маруська поднялась на первый этаж, позвонила. Дверь открыла маленькая миловидная женщина с опухшим от слез лицом. Узнав, зачем пришла Маруська, женщина заплакала.

– Простите меня, - говорила она сквозь слезы. - Все никак не могу поверить, что его больше нет. Совсем нет. Бегу к дверям на каждый звонок, на улице в лица прохожих всматриваюсь. Будто не я горсть земли на его гроб бросила.

Комната Слайковских была крохотная, скудно обставленная, но чистая и уютная. Чувствовалось, что хозяева любят свое жилище, в меру возможности стараются его украсить. Однако острый глаз Маруськи сразу же отметил пыль на абажуре настольной лампы, окурки в пепельнице, неубранные тарелки на столике.

– Э-э, милая, - укоризненно сказала Маруська. - Не дело ты затеяла. Тебе еще жить да жить. А ты уже, я смотрю, на всё плюнула?

– Простите меня, - пробормотала женщина. - Мне в самом деле ни до чего…

– И зря! Это в моем возрасте уже - привет! А в твоем - ты еще десять раз замуж выйдешь!

– Как вы можете, - грустно сказала Слайковская. - Я никогда… никогда… - Она снова заплакала.

– Ну и глупо! - заявила Маруська. - Был бы жив твой муж - он бы тебе первый сказал: люди умирают, а жизнь все равно не останавливается. Так уж заведено.

– Меня уже допрашивали, - сказала Слайковская, вытирая слезы.

– Знаю, - кивнула Маруська. - Только допросил тебя желторотый товарищ и главного вопроса он тебе не задал.

– А… какой это… главный вопрос? - с испугом спросила Слайковская.

– Нам бы очень помогло; если бы Слайковский оказался около ресторана не случайно. Вот я и хочу спросить: может быть, его кто-нибудь пригласил в тот вечер? Вы не вспомните? Это нам очень важно!

– Нет! - Слайковская отрицательно покачала головой. - Нет. Ресторан этот - по дороге домой. Муж уже пять лет из вечера в вечер ходил этой дорогой.

– Так, - Маруська вздохнула и встала. - Спасибо вам. И не умирайте раньше времени - это мой вам женский совет. У меня у самой, милая, сын в таких местах, что не дай бог! Каждый день 'похоронки' жду. Однако держу себя в руках. И ты держи! Я тебя еще спрошу: а почему он в тот вечер так поздно возвращался домой?

– Задержался на работе. Деньги получал. Премию. Только во второй половике дня деньги привезли. Пока оформили, пока то да се.

– Понятно. А многие знали, что Слайковский получает в этот день премию?

– Все… - женщина пожала плечами. - Разве такое скроешь?

– Значит, конкретно вы никого не подозреваете?

– Нет. - Слайковская покачала головой. - Мне объяснили, что это случайное ограбление.

– Может быть. До свидания. Если будут новости, я сообщу.

…От Слайковской Маруська зашла в местное отделение милиции. В центре дежурной части стоял пьяный человек с гитарой в руках.

– Я по первому снегу бреду-у-у-у, - с чувством выводил он.

Дежурный и несколько милиционеров зачарованно слушали.

– Мне нужен квартальный уполномоченный товарищ Травкин, - сказала Маруська.

– Обождите, гражданка, - шикнул дежурный. - Не мешайте.

– В сердце ландыши вспыхнувших сил… - пел гитарист. - Вечер синею свечкой звезду над дорогой моей затепли-ил.

– Во, талант, - шепотом сказал один из милиционеров. - Все бабы его, уж точно!

– Так как же насчет Травкина? - Маруська начала закипать. - Или он тоже поет?

– Тише, гражданка, - дежурный вышел из-за барьера. - Что вам?

– Уже объяснила. Смотри, милый, если еще раз объяснять придется… - Маруська едва сдерживала вдруг подступившую ярость.

– Ска-ажи… - протянул дежурный, - страшно как. Да я тебя сейчас знаешь что? - Он шагнул к Маруське,