– Слушай, – вдруг вспомнил Хохлов, – раз уж ты здесь, помоги мне прояснить одну вещь.

– Какую?

– Сейчас поймешь. Подойди, пожалуйста, к каюте номер шестнадцать и тихонько постучи…

– Зачем это?

– Надо. В интересах следствия. Ты слышала, что капитан приказал? А? Оказывать мне всяческое содействие. Вот и оказывай.

– А что я скажу, когда спросят, чего это я барабаню среди ночи?

– Скорее всего – не спросят. А если спросят, скажешь, что сработал вызов.., может, замкнуло там чего.., извинишься, и дело с концом.

Поняла?

– Хорошо. Только вы меня проводите до дверей, а то мне одной страшно.

– Обязательно. Пошли.

Они вышли в коридор, приблизились к нужной двери, и Татьяна тихонечко постучала. Никакого отклика на этот стук не последовало. Хохлов кивком головы попросил повторить стук.

Эффект был тот же самый. Они вернулись в каюту, и Хохлов запер за собой дверь на ключ.

Теперь он знал точно, кто беседовал сейчас с Солодовниковым в его каюте. А из этого обстоятельства, в свою очередь, следовал ряд очень важных выводов.

Во-первых, он окончательно убедился в том, что Солодовников его обманывал. Он действительно тайно общается с Ниной Самохваловой.

А если так, если у них связь, то налицо ее заинтересованность в убийстве мужа. Насколько ему было известно, она – единственная наследница его немалого состояния. При разводе же она, естественно, не получила бы ни гроша.

Но тогда, во-вторых, в убийстве ее мужа заинтересован и ее нынешний любовник – Солодовников…

В общем, на данный момент получается, что видимых причин убивать Самохвалова не имеет чуть ли не один-единственный человек из числа сотрудников фирмы «Биком». И человек этот – Гершкович, сидящий в данный момент, кстати, под арестом. И поделом ему, не выделяйся…

– Игорь Сергеевич, – зевнула Татьяна, прерывая его несвоевременные размышления, – вы не возражаете, если я посплю здесь, на диванчике?

– Возражаю! – решительно заявил он. – Ложись сюда, на кровать.

– А вы?

– Я сегодня, пожалуй, спать не лягу, – тяжело вздохнул Хохлов.

– Почему? – удивилась она.

– Всю ночь придется оформлять протоколы допроса… Тебе свет настольной лампы не помешает? Или скрип пера?

– Нет, что вы, – жалостно посмотрев на страдальца, успокоила его Татьяна. Не раздеваясь, она прилегла на кровать.

– А ты чего не разделась-то? – удивился он. – Все форменное платье свое помнешь за ночь… Да и не отдохнешь так, одетая…

– А вы отвернетесь?

– Конечно, – убедительным тоном заверил он ее, садясь за стол и придвигая к себе листок с чертиками.

Он успел нарисовать еще и домик с трубой, над которой клубился дым, когда прекратившийся за его спиной шорох известил о том, что процесс раздевания завершен.

– Все? – спросил он слегка напряженным голосом.

– Все.

Обернувшись, он увидел, что Татьяна лежит с закрытыми глазами, укрытая простыней.

Немного поколебавшись, он нарисовал еще один домик. Тоже с трубой, но без дыма. На дым его терпения и творческого запала уже не хватило. В мгновение ока скинув джинсы, он тоже полез под простыню со словами:

– А ну их к дьяволу, эти протоколы…

Не открывая глаз, Татьяна понимающе вздохнула и подвинулась к стенке… Она тоже не была чрезмерной формалисткой. К тому же приказ капитана обязывал ее оказывать следствию всяческое содействие.., а тут уж, как говорится, чем богаты, тем и рады…

Несмотря на то что их дальнейшая беседа, если это вообще можно так назвать, состояла главным образом из отдельных слов и междометий, к утру Хохлову стало совершенно ясно, что языком она действительно владела виртуозно.

Отрадно было также убедиться, что деньги налогоплательщиков не пропали втуне и ее стажировка во Франции не прошла бесследно. Видимо, в деканате ее факультета хорошо знали, кого и куда нужно посылать.

Когда в иллюминаторе забрезжил рассвет, Хохлов, несомненно, злоупотреблявший своим временным служебным положением, по самым приблизительным прикидкам, сэкономил долларов двести. Полностью удовлетворенный, в том числе и в финансовом аспекте, своей деятельностью, он решил немного, хотя бы до завтрака, поспать.., а там, даст бог, может быть, удастся сэкономить еще долларов пятьдесят…

С этим предложением он и обратился к Татьяне:

– Может быть, вздремнем до завтрака? Надо же немного отдохнуть…

– А что? Разве то, чем мы сейчас занимаемся – это работа? – резонно засомневалась Татьяна.

– Ну, не знаю, как это назвать.., в каком-то смысле.., во всяком случае, для тебя…

– Не-ет, голубчик, Игорь Сергеевич, – убежденно возразила она, – работа – это когда ты за это деньги получаешь, а так – это отдых…

– Ты так думаешь? – озадаченно спросил Хохлов.

Такой логический поворот ее мысли был для него несколько неожиданным. Он вообще заметил, что Татьяна имела очевидную склонность изъясняться афоризмами, а это свидетельствовало о ее незаурядном интеллекте. Видимо, в деканате об этом знали и учитывали данное обстоятельство при составлении списков студентов, направляемых на стажировку за границу.., наряду с внешними данными…

– Конечно, – подтвердила она. – И тут вы совершенно правы.., в одежде разве хорошо отдохнешь?

– Да уж… – вынужден был согласиться он.

Однако теории теориями, а усталость брала свое. Утомленная парочка, тесно обнявшись, мирно заснула под тихий, убаюкивающий шелест волжских волн, равномерно набегавших на песчаный пляж.

Хохлову снилось, что в кают-компании теплохода «Пионер» происходит заседание военно-морского суда под председательством капитана.

Судят Гершковича, который со связанными за спиной руками сидит на скамье подсудимых, в качестве которой используется стойка бара. В роли обвинителя выступает бармен. В своей краткой, но пламенной речи он делает упор на то, что обвиняемый не может считаться добропорядочным гражданином, так как не имеет представления о культуре употребления спиртных напитков.., не признает никаких коктейлей, а пьет исключительно неразбавленные крепкие напитки.., что если все последуют его примеру, то благородное барменское искусство окажется совершенно невостребованным. По этой причине Гершкович, несомненно виновный в убийстве, снисхождения не заслуживает и должен быть приговорен к смертной казни через повешение.

Капитан предоставляет слово защитнику.

С изумлением Хохлов обнаруживает, что все взгляды обращены к нему. Из этого он делает заключение, что адвокатом обвиняемого является именно он. Хохлов пытается объяснить, что Гершкович никого не убивал, но вместо слов из его рта вырывается какое-то невнятное мычанье.

Лицо капитана постепенно краснеет от гнева, он выпускает особенно большой клуб дыма и объявляет, что судебное заседание окончено.

Зачитывается приговор: Гершкович приговаривается к смертной казни через повешение на рее за убийство и не правильное употребление спиртных напитков.

А далее следует сюрприз: за неуважение к суду и злоупотребление служебным положением в ходе