поступало на племя. Многие собаководы, интересовавшиеся эрделями, мечтали обзавестись щенками от этих производителей, однако это было труднодостижимо: все дети и внуки Риппера и Даунтлесс поступали в армию и, как правило, в частные руки не попадало ни одного щенка. Потому-то Алексей Викторович так долго и заставил просить себя, когда мы в вагоне уговаривали его дать нам эрделей. Давать плохих он не хотел, а с выдачей хороших были связаны определенные трудности.

Мне выпала редкая удача — получить щенка из помета Риппер — Даунтлесс.

Даунтлесс была собственностью питомника, Риппер же принадлежал лично начальнику. По собаководческим правилам владелец собаки-отца имеет право получить любого понравившегося ему щенка из родившихся, и Снукки, как лучшая в гнезде, была облюбована начальником. А он собирался передать ее мне. Так, не нарушая законов питомника, обслуживавшего только «государственный сектор», он давал мне в руки лучшего щенка.

Риппер подошел и внимательно обнюхал мне ноги; нюхал он неторопливо и без всяких признаков враждебности или подозрительности, а как бы «так», «для порядка»; затем так же спокойно отошел в сторону.

Почти всех эрделей отличает необычайная невозмутимость. Но это отнюдь не значит, что они флегматичны, вялы, плохо сторожат дом. Напротив! В первый же вечер Алексей Викторович продемонстрировал мне, как работает Риппер на свободной охране вещей хозяина («на свободной» — то есть без привязи), и я убедился, что с такой собакой шутки плохи.

Риппер, несмотря на свой сравнительно небольшой рост, обладал большой силой и ловкостью.

Он брал высокие барьеры и препятствия. Два с половиной метра ему были нипочем! Алексей Викторович сообщил мне, что и это далеко не предел: хорошо натренированные эрдели способны брать до трех метров высоты и даже больше.

Три дня я прожил в питомнике, и все эти три дня мы вели с начальником нескончаемые беседы об эрделях.

— С ними вы будете иметь очень мало хлопот, — поучал он меня, — а все ваши заботы оплатятся с процентами. Это прекрасная порода, нужно, чтобы любители знали о ней. Поэтому я и согласился дать вам щенков. Сейчас эрдели разводятся главным образом в крупных городах — Минске, Ленинграде, Киеве… ну, не говоря о нашем питомнике. Но вспомните меня, старика! — скоро это изменится. Из предыдущего помета Риппер — Даунтлесс я дал отличную собаку в Ленинград. Она будет превосходной производительницей. Теперь ставлю «точку» на востоке страны — на Урале. «Точка» — это вы и ваша Снукки. Разведите на Урале отличных эрделей.

Сколько раз впоследствии я вспоминал это напутствие. В короткий срок эрдели действительно завоевали всеобщее признание и стали наряду с овчарками и лайками одной из распространенных пород. А ведь в то время, когда мы вели с ним этот разговор, многие не признавали эрделей, морщились при виде их бородатых морд.

От Алексея Викторовича я узнал, что короткие хвосты вовсе не даны эрделям от природы; их укорачивают вскоре после рождения, как укорачивали уши моего дога. Таков стиль! А курчавая жесткая шерсть сама не линяет, и ее необходимо выщипывать при помощи несложного приспособления (наподобие ножа с гребенкой) два раза в году: осенью и весной, то есть в периоды линек. Он сам дал мне урок, как надо щипать эрделей, говоря при этом:

— Обратите внимание на эту операцию. Она очень важна. От нее зависит жесткость шерсти. Но это совсем несложно–три часа работы, зато после этого у вас ни одной шерстинки в квартире! А насчет значения ее могу привести такой пример. У моего товарища провалилась эрделька на выставке, очень хорошая эрделька, но была плохо выщипана. Я ее всю ночь приводил в порядок; на следующий день выставили вторично — получила «отлично».

Алексей Викторович все больше нравился мне. Это был образованный, начитанный человек и живой собеседник.

— А сами вы, кроме собаководства, больше не увлекаетесь ничем? — спросил я его однажды.

— Э-э, дорогой мой, две страсти не умещаются в одном человеке, хотя я и довольно внушительного объема! — ответил он шутливо.

Мне думается, он говорил неправду. С не меньшей страстностью, по моим наблюдениям, любил он музыку, живопись, книги — вообще все красивое, красоту в широком и большом значении этого слова, частью которой была для него и собака.

Его круглое лицо всегда светилось добродушием и приветливостью.

На любительство он смотрел как на нечто очень важное.

Однажды Алексей Викторович высказал такую мысль:

— Почему раньше хорошую собаку мог держать только помещик, аристократ? Почему ее теперь имеет рабочий, колхозник, инженер, учитель, врач? И, когда я вижу, как быстро растет количество членов в наших клубах, я понимаю, что это является еще одним выражением растущего благосостояния народа.

Я заметил, что нечто подобное слышал от нашего начальника клуба. Алексей Викторович кивнул и продолжал:

— И это очень хорошо. Наша страна сильна и богата. Отчего бы в каждой семье не быть собаке? Это каждому по средствам, а собака — преданнейший друг, всей своей тысячелетней историей заслуживший право на эту близость. Они и с детьми поиграет, и постережет их. Если у вас дурное настроение — рассеет его… Кстати, я вспомнил забавную историю. До Риппера у меня был неплохой пес Плакса.

— Плакса?

— Настоящая кличка его была Альф, но никто не называл его так, а все звали Плаксой. След ищет — скулит; поноску несет — тоже подскуливает… Вот и прозвали Плаксой. Он очень хорошо искал вещи. Что ни потеряй, все найдет и принесет. Однажды приходит ко мне сосед, растерянный, и говорит, что ходил на охоту и обронил ключ. «Какой ключ?» — «Да от квартиры. Пусть ваш Плакса найдет!» Что ж делать? Надо помочь. Пошли… Ходили-ходили, все понапрасну. Бросали другой ключ — Плакса приносил его, а тот, потерянный, не находит. Вернулись ни с чем домой. А тут Плакса ему и подает ключ, то есть не в прямом смысле, конечно, а носом тычет в плащ, висевший на стене; пошарили в кармане, а ключ там: дома лежал! — И Алексей Викторович закатился веселым смехом. — Шутка шуткой, но однажды он избавил нас с женой от серьезных неприятностей. Поехали мы в отпуск, Плакса — с нами. Ну, погрузились в поезд, тронулись, все как полагается. Идет контроль. Хвать туда, сюда — нет билетов! Потеряли! Глядь — а Плакса сидит и держит их в зубах. Оказывается, мы обронили их, когда садились в вагон, а он заметил и подобрал.

Алексей Викторович посмеялся еще, а затем, вдруг сделавшись серьезным, продолжал:

— На выставке я вам говорил о военном применении эрделей. К несчастью, мы вынуждены часто вспоминать о войне. Но не подумайте, что у меня только одно на уме: как мой Рип или ваша Снукки побежит с донесением под пулеметным огнем. Что же касается мирного использования эрделей… расскажу вам одну небольшую историю про Джемми-альпинистку, родственницу нашего общего друга Рипа.

В Домбайской долине, у подножия пика Суфруджу, приютился домик метеорологической станции. Вокруг — высокие, блистающие под ярким солнцем снежные хребты Кавказских гор.

Позднее Домбайскую долину стали посещать туристы. Здесь были построены туристские базы, сооружен высокогорный каток. А в то время, к которому относится наш рассказ, названное место слыло глухим, безлюдным. Стиснутая горами цветущая долина казалась заброшенной, забытой, и лишь уютный домик метеостанции под красной черепичной крышей оживлял этот дикий, нетронутый пейзаж.

Каждые три дня от домика в долину спускалась рыженькая собачка с жесткой курчавой шерстью. В пристегнутом к ошейнику портдепешнике она несла очередную метеорологическую сводку на ближайший радиопункт.

Перепрыгивая с камня на камень, бодро неслась собака вниз по тропинке. Расстояние до радиопункта, равное двухдневному переходу для пешеходов, она преодолевала единым духом.