Мы с Джери много гуляли. Мы гуляли с ним и днем, и ночью, в любое время года, при любой погоде. Это закаляло собаку, и закаляло не только физически. Раньше, когда он был совсем маленьким, я заметил, что ночью мой Джери делается очень осторожен и недоверчив. Попав из светлой комнаты в темноту, он трусил и жался к хозяину, но с возрастом Джери перестал пугаться различных предметов, которые при вечернем освещении выглядят всегда по-другому, хотя и держался настороже. Он нюхал землю и воздух, чутко наставлял свои треугольные ушки, ловя ими каждый шорох. Это не было трусостью: ночью все животные держатся настороженнее, чем днем, при ярком свете.

Днем, в толпе, Джери вел себя миролюбиво и покладисто; можно было наступить ему на лапу, нечаянно толкнуть в бок — он отскочит, посторонится, и только. Но вечером в безлюдном, пустынном месте он становится злюкой, недоверчивым, ко мне не подпускал никого и на двадцать шагов. Инстинкт, который так замечательно служит животным, подсказывал ему, где он и как должен себя держать. Это была одна из примечательных сторон его натуры.

Я ходил с Джери ночью в самых глухих местах и не опасался, что со мной может что-нибудь приключиться.

Мы всегда были вместе. Мне даже казалось странным, как это я могу куда-нибудь отправиться без него.

Помню одну нашу ночевку в чужом месте — кажется, это было в поселке Верхние Серьги. В доме приезжих для меня койки не нашлось, пришлось попроситься на частную квартиру. Хозяева, увидев Джери, всплеснули руками, но скоро успокоились: в избе Джери вел себя очень спокойно. Однако стоило войти в отведенную для ночлега комнату и закрыть изнутри дверь — и Джери сразу принялся охранять: к двери никто не подойди, не сунься.

Я часто брал Джери в свои поездки по Уралу, и он так хорошо вел себя, что почти не обременял меня. За свою жизнь Джери проделал тысячи километров в поезде и в автомашине.

Когда мы впервые ехали по железной дороге, мне пришлось втаскивать Джери в вагон насильно. Попав туда, он нервничал всю дорогу. Ему не сиделось, не лежалось, не стоялось; пол под ним сотрясался, скрипел, все вокруг стучало, бренчало; теснота, неудобство, везде чужие люди… но постепенно Джери освоился. Я уже без церемоний запихивал его под лавку, и он лежал там, пока не наступало время выходить.

Позднее он так привык к поезду, что, едва попав на перрон, тянул меня в первый же вагон, сам, без понуждения вскакивал на подножку, с подножки в тамбур. Он, конечно, был на поводке, но, вопреки железнодорожным правилам, без намордника. Я не приучил его вовремя к наморднику, а приучить теперь уже оказалось невозможным; впрочем, Джери ни разу не заставил меня пожалеть об этом. Иногда, правда, это вызывало возражения проводницы, она грозилась не пустить в вагон, но обычно не успевала исполнять свою угрозу: Джери пролетал вперед, все шарахались в стороны, и мы оказывались в купе.

Ни разу Джери не оскандалился, не подвел меня.

Но случалось и нам с ним попадать в такие переделки, из которых мы с трудом уносили ноги.

Однажды нас обоих чуть не подняли на рога коровы.

Знает ли читатель, что такое корова, когда она собирается вступить в единоборство с волком? О, это совсем не та мирная и ленивая в движениях буренушка, какой мы привыкли видеть ее! Это страшный зверь, опасный для волка. Очень часто коровы крупную собаку принимают за волка. Вы этого не знали? И я не знал. И едва жестоко не поплатился за свое незнание.

Мы с Джери ходили на разрезы, километрах в пяти от города. Когда-то на этих разрезах старатели мыли золото, потом выработки заполнились водой, образовались озера, с живописными заливчиками, с тихими вербами, низко склонившимися над изумрудной зеленью воды, с карасями, снующими в глубине. На разрезах можно было хорошо отдохнуть, помечтать, половить рыбку. Джери купался, гонялся за «апортом».

Весело в лесу с собакой! Вы неторопливо идете по узкой дорожке, среди одуряющего аромата цветов, а Джери кружится вокруг вас. То забежит вперед, то отстанет, что-то вынюхивая в густой траве, то припустится за улетающей птичкой.

Приятно смотреть на собаку! Она так рада, так остро ощущает приволье; ее уши слышат то, чего не слышат наши, нос обоняет такие запахи, о которых мы даже не догадываемся.

Джери на природе делается сам не свой. Он слушает вас в четверть уха, следит за вами в четверть глаза; все его внимание, все органы чувств поглощены блаженным ощущением свободы. Его интересует каждая былинка; увидел букашку — замер над нею; вспорхнула бабочка — бросился догонять ее… Впереди, меж кустов и деревьев, блеснуло зеркало озера. Ох, вода! И Джери мчится к воде. Вы еще только подумали о купанье, а он уже вылезает мокрый на берег и, сильно встряхиваясь, окатывает вас холодным душем.

Гадюка переползет дорогу — скорей кричишь догу: «Ко мне!», а сам запустишь в змею камнем. Бывают и другие приключения. На Чертовом Городище (есть такое место на Урале, которое стремятся повидать все туристы: причудливое нагромождение камней в лесу) Джерку так сильно закусали оводы, что пришлось забросать его в яме березовыми ветками, и только тогда он нашел некоторое успокоение. Но как же без этого? На то и лес!

Однако вернемся к коровам. Мы шли домой, когда впереди мелькнули пестрые, медленно передвигающиеся пятна — большое стадо коров рассыпалось по лесу и неторопливо двигалось в ту же сторону, что и мы.

Мне и в голову не могло прийти, что из этой встречи получится что-нибудь неприятное. Мы вышли на опушку. Ближние коровы были метрах в двадцати от нас, когда вдруг Джери начал проявлять признаки беспокойства. Он как-то тревожно закружился около меня. Я оглянулся — коровы, пригнув к земле головы и