Старомонетный и Первый Спасоналивковский. И на этот раз он медленно прошел по ним…

Старомонетный, застроенный почтенными купеческими особняками, берет начало от Москворецкого канала, в просторечье — Канавы, и, плавно поворачивая, впадает в Большую Полянку. Название ему дал Монетный двор, существовавший здесь в XVII веке. Именно в Старомонетном произошла одна история, о которой отец с матерью подробно рассказывали Леопольду. Ему даже казалось, что он и сам при ней присутствовал, видел все своими глазами и потому так отчетливо запомнил.

Стоит в глубине этого переулка просторный кирпичный дом под номером 33. В начале 20-х годов в нем располагалось студенческое общежитие Горной академии. Множество комнат, полутемный коридор, завершающийся общей кухней — пустой, холодной до получения студентами стипендии и, напротив, людной и жаркой, когда у веселых жильцов, объединенных в коммуну, заводились деньжата.

Долго ли, коротко ли в обширном здании квартировали многие в ту пору безвестные молодые люди, которые впоследствии стали весьма знаменитыми инженерами-металлургами, прославленными разведчиками земных недр, конструкторами, учеными, руководителями гигантских предприятий и строек. И жила в комнате-боковушке чета молодоженов — Борис и Лидия Некрасовы, пара общительная, гостеприимная и песенная. Лидия обладала хорошим голосом, немного училась музыке и могла играть на фортепьяно, которого в общежитии, к сожалению, не было. Зато имелась гитара, купленная коммунарами в складчину.

Почти все студенты, несмотря на молодость, успели повоевать на гражданской, в их биографиях было много общего, а потому при встречах вспыхивали воспоминания, велись долгие задушевные разговоры.

На застеленной газетами столешнице поднимается горка пайковой вяленой воблы, дымящийся котелок с картошкой в мундире, кружки, наполненные морковным чаем. Во главе застолья — круглолицая, черноволосая красавица тревожит струны гитары и поет:

А вторит ей высоким сочным голосом русоволосый, голубоглазый студент-первокурсник, который недавно приехал в Москву с Дальнего Востока, где сражался в рядах красных партизан.

Так было не раз. Но в один из студенческих вечеров молодая хозяйка не могла, как прежде, управлять застольем. Она ждала первенца и, приустав, полулежала на постели, а лишь время от времени поднималась и потихоньку напевала свою любимую:

В тот вечер русоволосый студент ей не подпевал. Он молчал даже тогда, когда товарищи говорили о боях гражданской войны. Он встал и прошел к вешалке, где висела его длиннополая шинель, и вскоре вернулся с толстой тетрадкой в руке. Смущенно улыбнувшись, сказал:

— Вот что, други, я, грешным делом, понемножку перевожу бумагу. Пишу, одним словом. И хочется кое-что вам почитать. Потерпите?

— Давай, Саша, послушаем, — ответил Борис. — Давно ждем, когда ты раскроешь свои тайные труды.

И хриплым от волнения голосом голубоглазый гость начал читать… Леопольд знает имя этого студента, ставшего замечательным советским писателем: Александр Александрович Фадеев. Вскоре после чтения на Старомонетном вышли в свет его первые повести и рассказы. Что же читал тогда друзьям Александр Фадеев? Мама хорошо помнит, что слушателей захватили правдивые, яркие сцены революции и гражданской войны, она убеждена, что читались страницы из романа «Разгром». Трудно сказать утвердительно. Судя по времени, скорее, это были главы из ранних произведений писателя. Но Леопольду, так же, как маме, хочется думать, что молодой Фадеев знакомил студентов с Метелицей, Морозной и другими героями «Разгрома». Леопольд горячо полюбил этот роман, перечитывал его, пересказывал школьным товарищам, а когда в театре Ленсовета на Ордынке поставили инсценировку романа, то первым из класса посмотрел ее. Особенно понравился Некрасову Метелица, бесстрашный и ловкий партизанский разведчик. И еще Леопольд цепко, навсегда ухватил слова партизанского командира, которыми заканчивалась книга, и нередко повторял их, ободряя товарищей и самого себя при неудачах: «Надо было жить и выполнять свои обязанности».

…Некрасов постоял у дома № 33 по Старомонетному, где впервые встретились его отец и мать. Мама приехала сюда в мае 1922 года из Донбасса по командировке Союза горнорабочих. В общежитии познакомилась с Борисом Некрасовым. В сентябре они стали мужем и женой… А родился Леопольд не здесь, а на Арбате, в доме номер 35, о котором тоже слышал от родителей. Там была крохотная холодная комната, из мебели — одна железная кровать, заимствованная из общежития, а постелью ему служила корзина для белья. Родители тогда мечтали о собственных примусе, столе и стульях. А гостей — студентов и однополчан — было, как и на Старомонетном, много. Отец донашивал фронтовые шинель, гимнастерку и сапоги… Таким, в военной форме, Леопольд его никогда не видел.

Отец. С ним связаны чудесные годы на Спасоналивковском… Леопольд пересек Большую Полянку и свернул в короткий переулок, открывающийся высокими, в прошлом доходными домами. В конце переулка слева увидел шестиэтажную махину, одно из первых железобетонных зданий Москвы. Хоть и родился он на Арбате, а теперь жил вот у Красных ворот, дом № 19 по Первому Спасоналивковскому ему всего дороже. С молодыми липами и тополями, пышными газонами и клумбами, окольцованный асфальтовой дорожкой, по которой он, Ляпа, поочередно с Кириллом Мишариным, Борей Горским, Володей Ботоевым гонял на велосипеде…

Здесь, у входа во двор, встречал отца, возвращающегося из дальних поездок. Среднего роста, худенький, с мальчишеским лицом, отец шагал широкой, мягкой походкой геолога. Ребята говорили, что издали его можно принять за парнишку-подростка. И даже сыновьям, Леопольду и младшему — Леве, представлялось удивительным, невероятным, как он успел повоевать в отрядах красных партизан, с отличием окончить Горную академию, в совершенстве изучить английский язык, стать выдающимся ученым, совершить множество путешествий и открытий и при этом увлекаться охотой, рыбалкой и ремеслами.

Друзья у отца были необыкновенно интересными. В конце двадцатых и начале тридцатых годов он часто встречался с известным путешественником и писателем, автором читаного-перечитаного «Дерсу Узала» Владимиром Клавдиевичем Арсеньевым. Отец много лет дружил с академиками Иваном Михайловичем Губкиным, Владимиром Афанасьевичем Обручевым, Александром Евгеньевичем Ферсманом. Все они много раз бывали на Спасоналивковском. Как хотелось Леопольду рассказать об этом одноклассникам. Но в семье ценили сдержанность и скромность — хвалиться чем-либо или кем-либо у Некрасовых считалось просто неприличным. Однако о дальних и многочисленных путешествиях отца приятели со двора, из класса все-таки прознавали. Часто спрашивали: «Где сейчас Борис Петрович?» И Леопольд всякий раз называл разные места:

— В Сибири… На Дальнем Востоке… В Казахстане… На Урале…

— Прямо географию можно изучать по его поездкам, — говорил самый близкий друг Леопольда