называла гостиной.

— Что поделаешь! Не искать же мне невесту. На роль молодого жениха я уже не гожусь.

— О чем вы говорите! В вашем-то возрасте? Было бы мне сейчас сорок лет…

— Не сорок, а сорок пять, — поправил сквозь зубы Джеорджеску-Салчия.

— В былые времена мужчина, который на что-то в жизни рассчитывал, раньше сорока лет о женитьбе и не помышлял, — продолжал дедушка Эдуард. — Сначала надо было завоевать имя, положение в адвокатуре, в коммерческом деле или купить участок земли, и только после этого можно было подыскивать себе невесту — молодую, красивую, из хорошей семьи, с приличным приданым…

— Те времена давно прошли, — усмехнулся Джеорджеску-Салчия. — В наши дни люди по-другому смотрят на подобные вещи. Когда мне исполнилось двадцать пять лет, моя мать стала давить на меня: что, мол, я думаю, так можно и холостяком остаться, а какого положения может добиться в обществе неженатый человек, да и внуков ей, как всякой матери, хочется понянчить… Вот и познакомила меня с Паулой.

— О, барышня Паула! — с восхищением произнес старик. — Жаль, что… мда… Вот это, брат, женщина! От нее всегда пахло духами, и выглядела она так, словно на бал собралась. Мне ни разу не доводилось видеть, чтобы она вышла в подъезд в халате…

— Я всегда сожалел, что она не работала.

— Какая глупость! — воскликнул бывший лаборант. — Настоящая хозяйка должна вести дом, растить детей — так было издавна заведено в румынских семьях.

— А если у нее не было детей?

Джеорджеску-Салчия позабавило, что своим вопросом он поставил старика в затруднительное положение, хотя вовсе не испытывал желания вступать с ним в спор, убеждать, доказывать, что предназначение современной женщины не может быть ограничено рамками дома с неизменным штопаньем носков и изготовлением розового шербета.

— Если нет детей, — нашелся наконец старик, — значит, она не выполнила свою священную миссию. Однако история свидетельствует, что известные королевские семьи из-за этого не распадались, не так ли? Возьмем, например, Наполеона…

— Одну минуточку! — встревоженно прервал его Джеорджеску-Салчия, понимая, что ему грозит, если дедушка Эдуард сядет на своего любимого конька — историю Наполеона. — Оставим на завтра разговоры о Наполеоне. Я как раз дочитываю одну документальную книгу о нем, вот тогда и поговорим.

— Прекрасно! О, уже восемь часов. Потороплюсь, чтобы не пропустить прогноз погоды.

— Вы куда-нибудь завтра собираетесь, дедушка Эдуард?

— Нет. Просто мне нравится проверять, насколько данные прогноза сбываются. Спокойной ночи и вдохновенного труда!

— Спасибо. Спокойной ночи, дедушка Эдуард.

Как только дверь за стариком захлопнулась, Ион Джеорджеску-Салчия вернулся в комнату и, заложив руки за спину, стал расхаживать перед письменным столом. С рассказом на сегодня все. Мысленно он уже написал его. Два часа вдохновенного труда — и можно ставить точку. А теперь надо вернуться к роману, к многообещающим эпизодам первой главы… «Следы на песке» — придется объяснить столь символичное название. Когда идешь по влажному песку, то остаются четкие следы. Точно так же и в жизни — какие-то черты твоей личности оставляют след в душе другого… Но вот, бурля и пенясь, накатывается волна и мгновенно стирает все следы, и песок опять становится чистым, как лист бумаги, на котором можно начать новую повесть… И в душе остается пустота, чувство горького разочарования…

Он и она в различные периоды жизни. Случайные обстоятельства высвечивают их характеры, приводят к изменениям их духовного мира…

Джеорджеску-Салчия сел за стол, придвинул поближе керамический стакан с цветными карандашами и стал делать наброски различных эпизодов. Красным карандашом — эпизоды, касающиеся его, голубым — эпизоды, касающиеся ее. Диалог двух сердец, а между одной и другой частью — как разграничительная линия — взаимные обиды… Эпизоды располагались около этой линии словно крупинки, притянутые магнитом. Джеорджеску-Салчия вспомнил учителя физики и лабораторное занятие в восьмом классе. Учитель рассыпал на листе бумаги железные опилки, а снизу поднес к ним магнит, и черная тяжелая пыль мгновенно ожила, располагаясь концентрическими кругами вокруг точек, обозначавших полюса магнита.

Вот и персонажи размежевывались между двумя полюсами. Два периода жизни, которые разделяют десять лет. Они включают ситуации, в которые попадают герои, их поступки, размышления. Десять лет для любви слишком много. За это время меняется восприятие окружающего мира, иным становится подход к духовным ценностям. Сейчас бы он и гроша ломаного не дал за элегантную гусыню, которая производила впечатление только благодаря умению имитировать поступки, чувства, слова. Именно такой представлялась ему сейчас Паула…

Он познакомился с ней в Бухаресте. Все организовала его мать. Она устроила так, чтобы Иона пригласили на свадьбу. Ему отвели роль шафера, а его подругой стала дочь одного торгового работника, старавшаяся казаться гораздо более серьезной, чем она была на самом деле. На ней было пышное платье в розах, сшитое специально к свадьбе, а на голове сногсшибательная шляпка, поля которой прикрывали один глаз, что придавало лицу загадочное выражение. Только много лет спустя Ион Джеорджеску-Салчия понял, что она была достаточно умна, чтобы сознавать: лучше молчать, чем говорить глупости. Молчание и загадочная улыбка придавали ей таинственность, а миленькое личико и красивая фигурка заставляли забывать о внутренней пустоте. Он быстро увлекся ею и женился, слишком поздно сообразив, что представляла собой Паула. Чувствуя себя обязанным перед торговым работником, человеком порядочным, к тому же оплатившим их свадьбу и первые шаги супружеской жизни, Ион годами терпел глупость жены, которая компенсировалась ее эффектной внешностью. Когда летними вечерами они прогуливались по улицам города, для Паулы самым большим удовольствием было ловить на себе восхищенные взгляды прохожих. Они не оставляли без внимания ее красоту, и ей этого было достаточно. А тоскливыми зимними вечерами, когда Джеорджеску-Салчия, читая вслух, пытался привить ей любовь к литературе, она засыпала в самых драматических местах. Иногда при чтении Ион останавливался, удивляясь ее безразличию, и шутливо спрашивал:

— Паула, ты опять ничего не поняла?

— Ну и что, — отвечала она спокойно. — Хорошо, что ты все понимаешь. А мне достаточно того, что я слушаю, и все…

Вот Амалия — совсем другое дело. Они — как противоположные полюса магнита. Амалия — натура артистическая, образованна, умница, умеет видеть даже то, что остается за кадром, обладает хорошо развитым абстрактным мышлением, непринужденно чувствует себя во время бесед на интеллектуальные темы, имеет собственный взгляд на вещи. Эта молодая привлекательная женщина вызывала у него восхищение. А как она умеет дискутировать! Ее отточенные, эмоционально насыщенные фразы побуждают и других участников дискуссии активнее отстаивать свою точку зрения.

— Ты, дружище, влюблен, — поддел его сегодня Адам.

— С чего ты взял?

— Да не слепой я. Видел вчера в учительской, как ты на нее смотришь.

— Она умная женщина, — пытался защищаться Джеорджеску-Салчия, — вот я и восхищаюсь ею, но не более того.

— С этого и начинаются любовные истории. Иногда с самого искреннего восхищения интеллектом. Берегись!

От этих слов Джеорджеску-Салчия вспыхнул:

— Перестань говорить глупости! Если мои разговоры с ней дают основания полагать, что я увлечен, то я перестану вести эти разговоры.

— Ну вот видишь! Своим поведением ты еще раз доказал мою правоту. Если бы речь шла только о восхищении интеллектом, ты бы так не реагировал. Никто тебя ни в чем не обвиняет, по крайней мере пока. Просто я в качестве старого друга хочу предостеречь тебя. Смотри, как бы не стать объектом сплетен. Придется потом защищать свою честь…

Именно тогда Джеорджеску-Салчия почувствовал, что Адам прав, и понял, в чем таится опасность. Амалия была для него не одной из многих. Мысль о романе он исключал. Она была олицетворением его