Дуглас снял сапоги, рубашку, потом брюки, белье и босиком отправился в ванную. Она была прекраснее, чем в Килмарине. Его удивляло, как быстро он привык наслаждаться роскошью и даже ожидать ее.

Он уставился на свое отражение в зеркале. Сегодня, с грязными полосами на лбу и щеках, он походил на чернорабочего. Он вымылся ледяной водой, вытерся полотенцем и тер волосы, пока они не высохли.

Выйдя из ванной, он увидел Сару, стоящую посреди комнаты.

Долго она смотрела на него расширившимися серыми глазами.

Он отвел взгляд, только для того, чтобы смягчить эффект ее воздействия на него. Дуглас пошел к кровати. Горничная уже приготовила постель и откинула одеяло.

— Твои алмазы в порядке?

— Все замечательно. — Он сел на кровать и накинул на колени одеяло, чувствуя себя мальчишкой, охваченным похотливыми мыслями, или женихом.

— Что это? — спросила она, взяв тонкую записную книжку, которую он оставил на столе у кресла.

Дуглас замер, подавляя желание броситься к Саре и выхватить свою книжку у нее из рук. Рано или поздно она обнаружила бы ее, рано или поздно узнала бы. Лучше теперь, когда их брак на грани распада.

Сара шутливо улыбалась ему, но он молчал. Он молчал, когда она села, раскрыла книжку и начала читать. Сначала она хмурилась, потом стала поглядывать на Дугласа, будто ожидая его подтверждения.

— Что это, Дуглас? — спросила она таким тоном, будто заметила расстегнутую пуговицу у него на рубашке или интересовалась процессом создания алмазов.

Положив руку на затылок, он откинул голову и уставился в потолок. Сделал глубокий вдох, потом второй и медленно выдыхал, выигрывая время.

— Там я записываю, что узнал. Чтобы не забыть.

— Настолько важно знать, как обращаться к герцогине? — нахмурила брови Сара.

— Я мало знаю об аристократии, — ответил он.

По ее молчанию Дуглас понял, что она ждет объяснений.

— Я родился без всякой собственности. У меня не было дома, подобного Чейвенсуорту. Я только слышал полные благоговейного трепета разговоры о Килмарине. Я сделал себя сам. И я горжусь этим, но у меня нет родословной, как у тебя. Я не Туллох из Килмарина и не потомок благородной семьи. Я просто Дуглас Эстон.

Сара не отвечала. Вместо этого она внимательно изучала свои руки, будто видела впервые.

— Чейвенсуорт никогда не принадлежал мне, — наконец сказала она. — Он был моим бременем, моей ответственностью. Но я не могу унаследовать его, потому что я женщина. Я всегда это знала.

— Но ты всегда была Херридж из Чейвенсуорта. Ты росла, понимая, что все вокруг тебя принадлежит семье, которая может проследить свое происхождение на протяжении шестисот лет. У тебя есть титул, который ты не можешь потерять даже в браке.

Она посмотрела на него, но он не дал ей говорить.

— Я однажды солгал тебе, сказав, что у меня было счастливое детство. Его не было. Я в восемь лет остался сиротой. Я крал и выклянчивал еду. Ребенком я был жадным до еды, до знаний, до всего, чего не имел. — Он улыбнулся. — Ты знаешь, как я встретил Алано? — спросил он. — Я залез к нему в карман. — Дуглас смотрел в пол. — Алано решил спасти меня. И он это сделал. Он научил меня читать и купил мне книги. Я не мог остановиться. Я был пьян от учения.

Дуглас разглядывал потолок.

— Думаешь, у меня нет шотландского акцента? Слышала бы ты меня тогда. Никто ни единого моего слова понять не мог. Алано всей душой стремился сделать из меня что-то путное. Он научил меня манерам, как одеваться, как вести себя должным образом.

Скрестив руки, он оперся плечом на резную спинку кровати.

— От Алано я научился испанскому языку, потом выучил французский и несколько других языков. Чем больше я путешествовал, тем меньше оставалось от моего прежнего говора, и наконец я заговорил совсем без акцента.

— Почему ты рассказываешь мне это? Думаешь, меня это оттолкнет?

Он улыбнулся снова.

— Это не отталкивающая история, Сара, — сказал он. — Это доказательство, что человек может сделать из себя то, что хочет. Я решил, что не хочу быть крысой, вынюхивающей на задворках завалявшегося лосося. Сначала я рискнул, посчитав, что за игорным столом мне повезет больше, чем другим. В первый же раз, когда потерял все мои деньги, я понял, что я такой же болван, как и другие. Так что я начал покупать в одном городе и продавать в другом, став с моим фургоном и товарами немного выше разносчика. Я выяснял, что нужно людям, и давал им это. Все необычное меня очаровывало. Я узнал, что лучше подхожу для роли торговца, чем авантюриста.

— Поэтому, когда говоришь, ты иногда колеблешься, будто ищешь правильное слово?

— Ты сняла слова у меня с языка, Сара, — мягко сказал он.

Сложив руки на коленях, она серьезно смотрела на него.

— Мне сообщили, что есть закон о бракоразводных процессах, который позволяет расторгнуть брак.

— Ты этого хочешь, Дуглас? — очень тихо и сдержанно спросила она.

Стук в дверь не дал ему ответить.

Сара встала, открыла дверь и стояла неподвижно, пока две горничные и лакей занимались их обедом. Когда лакей накрыл стол, она отпустила слуг и закрыла дверь.

Медленно она повернулась к Дугласу.

— Тогда все, что произошло в Шотландии, — уловка? Ты ничего ко мне не чувствовал?

Неужели она понятия не имеет, как чувственно выглядит, стоя вся в черном? Черный, конечно, цвет траура, но это и цвет ночи, цвет греха, мягких стонов и вздохов, тайн, которые влюбленные нашептывают друг другу. Она была прелестна в черном, с нежной кожей и влекущим ртом.

— Это абсурдный вопрос. — Он откинул одеяло, чтобы показать восставшее мужское естество.

— Но ты не хочешь быть женатым.