можно поделиться с неограниченным числом людей и, повысив производительность труда в какой бы то ни было отрасли, обогатить всех, никого не принося в жертву, никому не причиняя вреда...

Материальное вознаграждение, получаемое автором нового изобретения пропорционально затраченной умственной энергии, — лишь малая доля ценности этого изобретения, пусть изобретатель и разбогател, стал миллионером. Но человек, работающий дворником на фабрике, где производят придуманную изобретателем вещь, получает колоссальные деньги — если соотнести заработную плату с умственными усилиями, затрачиваемыми им на его работу. То же самое верно для всех людей, находящихся между этими двумя точками, на всех уровнях притязаний и способностей. Человек, стоящий на вершине интеллектуальной пирамиды, дает больше всех тем, кто находится ниже его, а взамен не получает ничего, кроме материального вознаграждения. Другие не дают ему никакого интеллектуального бонуса, благодаря которому он смог бы эффективнее использовать свое рабочее время. Человек в самом низу безнадежно беспомощен и, предоставленный самому себе, умер бы голодной смертью. Он ничего не дает тем, кто стоит выше его, но получает бонус, плоды их деятельности. Такова по природе своей «конкуренция» между могучими и слабыми умами. Так выглядит «эксплуатация», из-за которой вы проклинаете сильных» («Атлант расправил плечи»).

Вот какое отношение имеет капитализм к нашему разуму и к нашему выживанию.

Чудесные успехи, которых капитализм достиг за тот недолгий срок, во время которого фантастически улучшились условия человеческого существования на Земле, уже стали фактом истории. Все потуги антикапиталистической пропаганды не в силах скрыть их, перетолковать или обойти молчанием. А главное, их не пришлось оплачивать жертвоприношениями.

Искусственные лишения, выколачивание «общественных излишков» из голодающих жертв, не могут привести к прогрессу. Прогресс опирается лишь на личные излишки, то есть на труд, энергию, творческую неуемность тех людей, чьи таланты производят больше, чем требуется для их личного потребления, тех, кто достаточно умен и достаточно богат, чтобы позволить себе усовершенствовать известное и искать чего-то нового, словом — двигаться вперед. В капиталистическом обществе, где такие люди вольны действовать на свой страх и риск, прогресс не требует жертвовать собой во имя гипотетического и отдаленного будущего; он неотъемлем от настоящего, естествен и нормален. Прогресс идет своим чередом, а люди меж тем живут — и наслаждаются — своей обычной жизнью.

Теперь рассмотрим альтернативу — общественное устройство по племенному образцу, где все люди «бросают» свои усилия, ценности, устремления и жизненные цели в фонд племени, в общий котел, а потом с голодными глазами балансируют на его краю, пока главарь поварской клики помешивает в котле штыком, держа в другой руке право на жизнь всех этих людей. Самый ярко выраженный пример такого общественного устройства — Союз Советских Социалистических Республик.

Полвека назад советские правители приказывали своим подданным терпеть, мириться с лишениями и жертвовать собой во имя «индустриализации» страны, обещая, что все это — лишь временные явления, что индустриализация принесет изобилие и советская Россия перегонит капиталистический Запад.

Сегодня советская Россия по-прежнему не может прокормить свой народ, а правители из кожи вон лезут, пытаясь скопировать, позаимствовать или украсть западные технические достижения. Однако индустриализация — это не статичная цель, а динамичный процесс, для которого вчерашние достижения стремительно устаревают. Злосчастные рабы племенной плановой экономики раньше затягивали пояса в ожидании тракторов и электрогенераторов, а теперь затягивают пояса в ожидании атомной энергии и межпланетных перелетов. Таким образом, «при народной власти» научный прогресс опасен для жизни людей, и за всякое его достижение заплачено ценой нещадных поборов с населения.

В истории капитализма ничего подобного не было и нет.

Своим изобилием Америка обязана не самопожертвованию народа во имя «общего блага», а гениальности свободных производителей, заботившихся о своих личных интересах и своих личных капиталах. Они не «покупали» индустриализацию ценой массового голода. Они обеспечивали людям хорошую, лучше прежней работу, рост оплаты и снижение цен на товары; все это прилагалось к каждой новой машине, которую они изобретали, к каждому новому научному открытию или техническому достижению. Страна продвигалась вперед не ценой мучительных усилий, а извлекая из каждого шага пользу для себя.

Остерегайтесь, однако, менять местами причину и следствие: эта деятельность шла стране на благо именно потому, что это благо никому не навязывалось в качестве нравственного долга или цели. Оно было следствием, причиной же стало право человека стремиться к тому, что хорошо для него лично. Именно это право, а не его следствия, можно считать, и является нравственным оправданием капитализма.

Право это несовместимо ни с субъективистской интерпретацией ценностей, ни с теорией «блага-в- себе», ни с этикой альтруизма, ни с племенной аксиомой. Легко догадаться, от какого человеческого качества мы отказываемся, отринув объективность; исходя из исторического «послужного списка» капитализма, легко догадаться и о том, против какого человеческого качества соединенными силами выступают этика альтруизма и племенная аксиома, — против разума, против его интеллекта и прежде всего интеллекта, решающего проблемы нашего выживания, то есть способности к производству.

Альтруизм стремится оставить интеллект без вознаграждения, утверждая, что нравственный долг умелых — служить неумелым и жертвовать собой ради нужд всякого встречного-поперечного. Племенная аксиома идет еще дальше: она вообще отрицает существование интеллекта и его роль в производстве богатств.

Считать богатство анонимным, общеплеменным продуктом и толковать о его «перераспределении» — аморально почти до неприличия. Взгляд на богатство как на результат некоего недифференцированного, коллективного процесса деятельности (все мы что-то делали, но конкретный вклад каждого вычленить невозможно, а потому нужно что-то вроде уравнительного «распределения») был бы уместен где-нибудь в первозданных джунглях, где орда дикарей, полагаясь только на собственную физическую силу, передвигала огромные камни, хотя даже там кто-то должен был выдумать, как лучше переместить камень и организовать работу. Придерживаться такого взгляда в индустриальном обществе, где личные достижения документально фиксируются и становятся известны всем, это такое насилие над истиной, что о нем неприлично помыслить даже гипотетически.

Любой, кому доводилось выступать в роли нанимателя или наемного работника, видеть людей за работой или самому честно отработать хоть один день, знает, какое решающее значение имеют талант, разум, умственные способности, интеллектуальная самоотдача во всех без исключения профессиях, от самого верха до самого низа служебной лестницы. Он знает, что способности или их отсутствие (как объективное отсутствие, так и сознательное нежелание их развивать) могут спасти или обречь на неудачу любую производственную операцию. Фактические доказательства этого тезиса настолько неопровержимы — в теории и на практике, логически и «эмпирически», на материале исторических событий и на личном опыте всякой «рабочей лошадки», — что никто не вправе отговариваться их незнанием. По недомыслию таких колоссальных ошибок не совершают.

Когда великие фабриканты делали деньги на свободном рынке (то есть не прибегая к принуждению, обходясь без поддержки или вмешательства властей), они созидали новое богатство, а не отнимали его у тех, кто его не созидал. Если вы в этом сомневаетесь, поинтересуйтесь цифрами «валового общественного продукта» — и уровнем жизни — в странах, где таким созидателям богатства не позволено даже существовать.

Обратите внимание, как редко и неадекватно анализируется в трудах теоретиков этатизма- альтруизма-дикарства проблема человеческого интеллекта. Обратите внимание, как старательно современные поборники смешанной экономики, говоря о политической экономии, избегают даже упоминать об интеллекте или способностях, то есть ратуют за расхищение «валового общественного продукта».

Часто спрашивают: «Почему, несмотря на его беспрецедентный 'список благодеяний', капитализм пал?» Чтобы ответить, нужно учесть, что живительная струя, питающая всякий общественный уклад, — господствующее в данной культуре философское учение. У капитализма никогда не было собственной философской основы. Он оказался последним и (в теоретическом смысле) незавершенным порождением аристотелевской традиции. Когда в XIX веке философию вновь захлестнул прилив мистики, капитализм остался в интеллектуальном вакууме, живительная струя пересохла. Ни нравственную природу, ни даже