Наконец и яранга поставлена, и полог сшит и натянут, и даже стенки подперты гибкими планками, но это ещё не жилище. Когда ударят морозы и завоют северные ветры, тепло быстро выдует и унесет в тундру, в замерзшее море — и следов не найдешь. Поэтому в осенние дни в тундре женщины собирают пожелтелую траву и сушат. Травы нужно много — тепло дорого. Наконец яранга готова — полог обложен травяными пучками, а снаружи покрышка из моржовой кожи обвешана тяжелыми камнями, так что никакой ветер не страшен. В пологе горит жирник. Тепло никуда не уходит, ласкает голое тело… Пусть на воле беснуется ветер, пурга лепит снежные сугробы, а человеку в пологе тепло и светло… А если яранга ещё поставлена по всем правилам — её никогда не заметет снег, пурга обходит жилище человека, чтобы путник видел и не проехал мимо…

Рядом стучали топоры. Таю посмотрел на Кэлы и загадочно произнес:

— Вот и не нужна стала яранга…

Досмотрев киносъемку, Таю и Кэлы двинулись дальше. Дойдя до магазина, Кэлы сказал:

— Вот тут твоя дочка работает… Так где ты остановишься: в Доме приезжих или у дочери?

— Не знаю, есть ли у Риты своя комната, — с сомнением сказал Таю.

— Конечно, есть, — ответил Кэлы. — В нашем селении проблема жилья для молодых специалистов давно решена. Есть у Риты комната!

Таю вошел в магазин. В просторном торговом зале, обрамленном прилавками, толпились люди. Одна стена была уставлена образцами продовольственных товаров, другая — промтоварами. В большие окна глядело солнце, и было так светло, что Таю прищурился, хотя вошел он с улицы. Свет усиливался множеством зеркал, стоявших на полках.

Таю огляделся и увидел дочь в халате из блестящей ткани. Она хозяйски расправляла ловкими руками штуки материи, заманчиво разложенные на прилавке. Около неё теснились женщины, о чем-то её спрашивали, а она отвечала, мило наклоняя голову, украшенную двумя великолепными косами. Таю невольно залюбовался дочерью и некоторое время смотрел на неё издали. Вдруг ему пришло в голову мысленно представить её в нунивакском тесном магазинчике, за скособоченным прилавком, обитым жестяными банками из-под сухого молока… Сравнение получилось не в пользу нунивакского магазина.

Таю шагнул к прилавку и негромко позвал дочь.

Рита вздрогнула, вскинула глаза и, увидев отца, вся вспыхнула радостью и удивлением. Она отложила деревянный метр и выбежала из-за прилавка.

— Откуда ты появился? Хоть бы дал телеграмму, — шептала Рита, без стеснения обнимая отца.

Покупатели почтительно расступились и притихли.

— Приехал к тебе в гости, — ответил Таю. — Ты в письме приглашала… Не рада моему приезду?

— Что ты говоришь? — замахала руками Рита. — Просто я не ждала так быстро этой радости… Постой здесь, я пойду к заведующему и отпрошусь на сегодня.

— Не надо, дочка, — сказал Таю. — Я же не больной. Доработай уж до конца…

— Тогда я тебя провожу домой

Рита вспорхнула, побежала куда-то в низкую дверь, ведущую внутрь магазина. Вместо неё пришла другая продавщица. Рита появилась уже без халатика, в летнем пальто и в туфлях на высоких каблуках.

— Пойдем! — Она подхватила отца под руку и повела за собой.

Рита жила тут же рядом с магазином, в доме, предназначенном для торговых работников. Она открыла дверь в одну из комнат, расположенных по длинному коридору, и извиняющимся голосом сказала:

— Я не успела полностью обставить комнату… Обещают привезти китайскую мебель, поэтому не тороплюсь.

Таю огляделся. В небольшой, но просторной для одного человека комнате стояли простая железная кровать, заправленная пушистым одеялом, маленький столик со шкафчиком для посуды и два стула, обитых черным дерматином. По мнению Таю, тут мебели было вполне достаточно, но он воздержался от замечаний: зачем говорить по пустякам, когда впереди трудный и серьезный разговор?

Рита быстро поставила на стол термос, тарелку с печеньем, банку с вареньем.

— Ты пока попей чаю, — сказала она. — После работы вместе пойдем обедать в столовую.

Она открыла шкафчик и выложила на стол груду фотографий.

— Если станет скучно, — сказала она, — посмотри фотографии, которые я привезла с фестиваля.

Рита ушла.

Таю один остался в комнате.

Он налил стакан чаю, выпил и принялся рассматривать фотографии. Рита побывала на Всемирном фестивале молодежи в Москве в составе чукотско-эскимосского ансамбля. Таю уже не раз видел фотографии, но ему доставляло удовольствие смотреть, как его дочь стоит рядом с молодыми людьми из разных стран. Вглядываясь в их лица, Таю отмечал одну существенную особенность: несмотря на разный цвет кожи, все лица выражали одинаковое чувство — радость и счастье.

Отставив стакан с чаем, Таю стал раздумывать, как он будет убеждать свою дочь переселиться в родной Нунивак. Трудно будет с ней разговаривать: она стала совсем большой, и надо быть родным отцом, чтобы иногда видеть в этой взрослой девушке маленькую дочурку Риту.

Таю выглянул в окно. Дома, сияя окнами, уходили к лагуне. Среди них нетрудно было узнать здания, выстроенные ранее, — стены их потемнели, приобрели цвет серого камня. Таю вспомнил о поручении председателя колхоза Утоюка и решил, пока Рита на работе, разыскать Линеуна и вручить ему посылку отца.

В «Ленинском пути» у Таю было много знакомых. Ему приходилось часто останавливаться и сообщать новости о Нуниваке, рассказывать о промысле, о погоде и течениях в Беринговом проливе.

Знакомые, в свою очередь, рассказывали о колхозных новостях и после промысловых вестей поворачивали разговор на строительство, точно называли цифры, сколько будет построено домов в этом году, какие будут возведены производственные здания.

Таю дошел до строительной площадки и принялся расспрашивать, где ему отыскать Линеуна.

— Бригадир на отделочных работах, — важно сообщил Таю молодой плотник и вызвался проводить его.

Они вошли в большой деревянный дом на две квартиры. Входа также было два, в противоположных концах дома. Прошли просторные сени, а оттуда попали в кухню, где топилась ещё сырая печь: она дымилась теплым паром.

Линеун в заляпанной спецовке прислушивался к шуму пламени. Лицо у него было, как у доктора, выслушивающего больного.

— Здравствуй, Линеун! — окликнул его Таю.

— Дядя Таю! — воскликнул Линеун, обернувшись. — Вот не ожидал! Когда приехали?

— Сегодня с почтовым сейнером, — ответил Таю. — Отец тебе велел посылку передать.

Таю протянул Линеуну сверток.

— Зачем он посылки шлет? — пробормотал Линеун, как будто стыдясь отцовской заботы. — У меня здесь всё есть…

— Ещё просил отец на словах передать: не приедешь ли ты помочь отремонтировать школу и магазин? У нас некому этим делом заниматься, — сказал Таю.

— Надо бы с председателем посоветоваться, — потупив голову, произнес Линеун.

— Если я с председателем договорюсь, приедешь? — спросил Таю.

— Конечно! — обрадованно воскликнул Линеун. — Какой разговор может быть! Я так давно не был в родном Нуниваке.

— Соскучился? — торжествующе спросил Таю.

— Соскучился, — признался Линеун, не подозревая подвоха.

— То-то, — наставительно сказал Таю. — Жил бы в родном Нуниваке, не скучал бы.

Линеун поспешил переменить разговор.

— Вы уже видели Риту? — спросил он.