остаться здесь неопределенно долго. Правда, у нас не очень велики запасы продовольствия и горючего.

— Но, мой дорогой, — возразил Стренгмен, — температура скоро достигнет двухсот градусов. Вся планета скоро вернется в мезозойской период.

— Совершенно верно, — прервал его доктор Бодкин, внезапно очнувшись от погруженности в свой внутренний мир. И поскольку мы часть планеты, мы тоже возвращаемся в прошлое. Здесь наша зона перехода, тут мы вновь осваиваем свое биологическое прошлое. Поэтому мы и решили остаться здесь. Никаких тайных причин этого поступка нет, Стренгмен.

— Конечно, нет, доктор, я вполне доверяю вашей искренности. — Выражение лица Стренгмена непрерывно менялось, он становился то раздраженным, то дружелюбным, то скучающим, то погруженным в себя. Он прислушался к шипению воздушного насоса на палубе, — потом спросил:

— Доктор Бодкин, ребенком вы жили в Лондоне? У вас должно быть много сентиментальных воспоминаний о дворцах и музеях. Или вас интересуют лишь воспоминания доутробного периода?

Керанс взглянул на него, пораженной легкостью, с которой Стренгмен перенял жаргон Бодкина. Он заметил, что Стренгмен не только ждет ответа Бодкина, но одновременно следит за Беатрис и ним самим.

Но Бодкин сделал неопределенный жест:

— Нет, боюсь, что я ничего не помню. Ближайшее прошлое не интересует меня.

— Жаль, — лукаво ответил Стренгмен. — Вся ваша беда, значит, заключается в том, что вы живете где-то за тридцать миллионов лет отсюда. Вы утратили всякий интерес к жизни Я же очарован недавним прошлым. Сокровища триасовой эры для меня ничто по сравнению с драгоценностями, оставленными вторым тысячелетием нашей эры.

Он оперся на локоть и улыбнулся Беатрис, сидевшей со сложенными на обнаженных коленях руками с выражением мыши, следящей за сытым котом. — А как насчет вас, мисс Дал? Вы выглядите несколько меланхолично. Может быть, легковременное недомогание? Или и вас тревожат изгибы хроноклазма? — он хихикнул, радуясь своему замечанию, а Беатрис спокойно ответила:

— Мы обычно очень устаем здесь, мистер Стренгмен. К тому же мне не понравились ваши аллигаторы.

— Они вас не тронут. — Стренгмен склонился вперед и осмотрел все трио. — Все это очень странно. — Через плечо он бросил короткую команду стюарду, затем вновь нахмурился. Керанс вдруг понял, что кожа на его лице и руках была ненормально бела, она была совершенно лишена пигментации. Густой загар Керанса, так же как у Беатрис и Бодкина, делал их почти неотличимыми от негритянского экипажа, вообще под жарким солнцем исчезало всякое различие между мулатами и квартеронами. Стренгмен один сохранял поразительную бледность, и этот эффект еще усиливался его белым костюмом.

Появился гологрудый негр в форменной фуражке. По его мощным мускулам струйкой стекал пот. Он был выше шести футов ростом, но необъятная ширина плеч делала его приземистым и коренастым. Обращение его с Стренгменом было почтительным, и Керанс удивился, каким образом удается поддерживать Стренгмену дисциплину экипажа, тем более, что он говорил со своими людьми резким и черствым тоном.

Стренгмен кратко представил негра.

— Это Адмирал, мой помощник. Если я понадоблюсь вам, и меня в это время не будет, обращайтесь к нему. — Он встал и спустился с помоста на котором стояло его кресло. — Прежде чем вы уйдете, позвольте показать вам мой корабль сокровищ. — Он галантно протянул руку Беатрис, та робко приняла ее, глаза Стренгмена жадно сверкнули.

Когда-то, как решил Керанс, этот пароход использовался как игорный притон, пришвартованный где- нибудь вблизи Мессины, или Бейрута, или в устье какой-нибудь тропической реки, под более мягкими и терпимыми небесами. Когда они покидали палубу, взвод людей Стренгмена укреплял старинную разукрашенную лестницу, ее перила были покрыты шелушащейся позолотой, а над ступеньками был установлен навес из белых досок, украшенный кистями и драпри, скрипевший на своих блоках, как древний фуникулер. Внутренние помещения корабля были убраны в той же стилизованной манере барокко. Бар, теперь темный и закрытый, расположенный в дальнем конце палубы, напоминал деревянные замки, которые устанавливались на корме галеонов, обнаженные позолоченные кариатиды поддерживали его портик. Колонны и арки из фальшивого мрамора вели вверх, к частным номерам и обеденным залам, а центр широкого зала напоминал пародию на Версаль — множество пыльных купидонов и канделябров, грязная медь была покрыта плесенью и ярью.

Однако колеса рулетки и столики для шмен-де-фер были убраны, а выщербленный паркет пола уставлен множеством ящиков и больших упаковочных корзин, нагроможденных почти до потолка, так что лишь узкая полоска света проникала через верхнюю часть затянутых проволокой окон. Все было хорошо упаковано и увязано, но на одном столике красного дерева, стоявшем в углу, Керанс заметил коллекцию бронзовых и мраморных фигур и торсов, фрагментов статуй, ждавших упаковки.

На нижней ступеньке лестницы Стренгмен задержался, стирая подтек темперы с фрески.

— К сожалению, все здесь постепенно разрушается. У вас в «Рице» много лучше, доктор. Я одобряю ваш вкус.

Керанс пожал плечами.

— Сейчас все разрушается.

Он подождал, пока Стренгмен откроет дверь, и они вошли в помещение главного склада, большую душную комнату, уставленную деревянными ящиками. Пол этой комнаты был усыпан опилками. Здесь кондиционер не работал, но сопровождавшие их Адмирал и другие матросы попеременно направляли на них струю ледяного воздуха из шланга, подключенного к вентилям в стене. Стренгмен щелкнул пальцами, и Адмирал быстро убрал покрывало в части груза.

В тусклом свете Керанс с трудом разглядел очертания большого богато украшенного церковного образа в дальнем конце комнаты, снабженного искусно сделанным орнаментом из завитков и покрытого неоклассическим просцениумом с канделябрами в виде дельфинов. По своим размерам просцениум вполне мог покрывать небольшой дом. Рядом с ним стоял с десяток статуй, большей частью эпохи Возрождения, покрытых обрывками толстой позолоты. За ними виднелось несколько меньших икон и триптихов, целая кафедра проповедника, выложенная золотом, три большие конные статуи (в гриве коней все еще были видны запутавшиеся водоросли), несколько больших соборных дверей, отделанных золотом и серебром, и большой расположенный ярусами фонтан. Металлические полки по стенам комнаты были уставлены многочисленными меньшими по размеру предметами и безделушками: урнами для голосования, кубками, щитами, подносами, письменными приборами и прочим хламом.

Все еще держа Беатрис за руку, Стренгмен жестикулировал, говоря ей что-то. Керанс слышал «Сикстинская капелла» и «гробница Медичи», но Бодкин пробормотал:

— С эстетической точки зрения, все это хлам, а держит его из-за золота. Но и золота здесь не так уж много. К чему ему все это?

Керанс кивнул, следя за Стренгменом и Беатрис. Внезапно он вспомнил картину Дельво, с одетыми в смокинги скелетами. Мелово-белое лицо Стренгмена напоминало череп, а в его самодовольстве было что-то от скелета. Без особой внешней причины Керанс почувствовал отвращение к Стренгмену.

— Что вы думаете об этом, Керанс? — Стренгмен дошел до конца комнаты и сделал знак Адмиралу вновь накрыть выставку покрывалом. — Впечатляет, доктор?

Керанс взглянул на его жадно горящие при виде добычи глаза.

— Они похожи на кости, — спокойно сказал он.

Возмущенный, Стренгмен покачал головой.

— Кости? О чем это вы говорите? Керанс, вы сошли с ума! Кости!

Но тут Адмирал подхватил последнее слово, вначале повторив его про себя, как бы пробуя на вкус, потом снова и снова все громче и быстрее, как бы в нервном припадке, его широкое лицо исказилось от хохота. Остальные моряки присоединились к нему и начали повторять, извиваясь от хохота, как в конвульсиях:

— Кости! Да, черт возьми, кости, черт возьми, кости, черт возьми кости, черт…

Стренгмен с гневом смотрел на них, мышцы у него на лице дергались. Испытывая отвращение к этому