русской истории?

Обломовка — это застывшая в своей неподвижности и патриархальной отсталости дворянско- поместная усадьба дореформенной поры. Источником существования обломовцев является труд крепостных крестьян.

Обломовка живет по законам примитивного натурального хозяйства. Ленин подчеркивал, что в силу господства натурального хозяйства, «крепостное поместье должно было представлять из себя самодовлеющее, замкнутое целое, находящееся в очень-слабой связи с остальным миром»[140]. Таким поместьем как раз и была Обломовка. Ее обитатели оторваны от внешнего мира: «Интересы их, — говорится в романе, — были сосредоточены на них самих, не перекрещивались и не соприкасались ни с чьими». Обломовцы «глухи были к политико-экономическим истинам о необходимости быстрого и живого обращения капиталов, об усиленной производительности и мене продуктов», и не пытались «открыть какие-нибудь новые источники производительности земель». Все в Обломовке, как и в адуевских Грачах, «живет повторениями».

Все силы обломовцев направлены на удовлетворение своих потребностей. В Обломовке «забота о пище была первая и главная жизненная забота». Даже сон был чем-то вроде всеобщей трудовой повинности. После обеда в Обломовке всегда наступал «всепоглощающий, ничем непобедимый сон, истинное подобие смерти». И даже если приходилось угорать, так угорали все вместе.

Стихия бытия обломовцев — косность. Они неотступно придерживаются старых традиций и обычаев, завещанных им предками. В этом пафос их жизни. Их загрызет тоска, если завтра не будет похоже на сегодня, а сегодня — на завтра. Духовный мир обломовцев беден, ограничен тесными рамками их быта. Они никогда не задавались вопросом: «Зачем дана жизнь?» Несмотря ни на что, «они продолжали целые десятки лет сопеть, дремать и зевать или заливаться добродушным смехом от деревенского юмора», цвести здоровьем и весельем. Жизнь их течет, «как покойная река» — «монотонным узором». В Обломовке «все дышало первобытной ленью, простотою нравов».

Пуще огня берегут помещики своих детей от труда, от какого-либо намека на труд. Ведь они сами «сносили труд, как наказание». У каждого из них «Захар да еще 300 Захаров». Им-то и спать Захар помогает, и даже жениться, как выразился один из персонажей романа — Тарантьев.

Гончаров с изумительной художественной верностью и полнотой показал крепостнический характер Обломовки. Крепостническая среда и крепостнические нравы, воспитавшие Обломова, предстают в романе во всей натуральности и наглядности. Картину, нарисованную Гончаровым, Ленин считал глубоко типичной для дореформенного периода. В ряде своих работ он для характеристики крепостного хозяйства использовал гончаровский образ Обломовки.

С присущим великим художникам-реалистам даром Гончаров за видимостью явления сумел разглядеть и показать его сущность. В изображении Гончарова Обломовка предстает в «невозмутимом спокойствии и тишине», но за внешне безмятежным, идиллическим образом жизни обломовцев скрывается неблагополучие, Глубокий кризис всей крепостнической системы.

Это прежде всего находит свое выражение в застое, неподвижности жизни не только в поместье Обломовых, но и в их деревнях. «Тихо и сонно все в деревне… Та же глубокая тишина и мир лежат и на полях, только кое-где, как муравей, гомозится на черной ниве, палимый зноем пахарь, налегая на соху и обливаясь потом».

«Ну, разве так можно дальше!» — как бы слышится укоряющий голос романиста.

Когда-то Обломовка была крупным поместьем, но потом «бог знает отчего захирела и измельчала». Этот факт позволяет писателю еще сильнее подчеркнуть невозможность сохранения крепостного хозяйства.

В одной из работ Ленин, характеризуя предреформенную обстановку в России, указывал, что сложившиеся тогда обстоятельства требовали отмены тех учреждений и условий, которые «задерживают преобразование патриархальной, застывшей в своей неподвижности, забитости и оброшенности обломовки…»[141] Социальную действительность первой половины XIX века России нельзя правильно понять, если упустить тот факт, что Россия уже тогда вступила на путь капиталистического развития, что русская экономика к тому времени уже оказалась втянутой так или иначе в мировое хозяйство, в связь с мировым рынком.

Патриархальная безмятежность обломовцев начинала нарушаться. Жизнь «трогала» и их. Новое вторгалось и в замкнутую семейную жизнь поместного дворянства.

Старые обломовцы начинают, например, понимать «выгоду просвещения», но только внешнюю выгоду. Они видят, что благодаря учению все начали выходить в люди, то есть приобретать чины, кресты и деньги. Вот почему родители Ильи Обломова решают тоже «уловить» для своего сынка «некоторые блестящие преимущества», то есть бюрократическую карьеру. Однако они стремятся всячески «обойти тайком разбросанные по пути просвещения и честей камни и преграды, не трудясь перескакивать через них». «Учиться слегка, не до изнурения души и тела», а так, чтобы «только соблюсти предписанную форму и добыть как-нибудь аттестат».

От природы Илюша Обломов был живым и любознательным ребенком, но в силу барского воспитания его «ищущие проявления силы обратились внутрь и никли, увядая». Мальчик приучался смотреть на все окружающее по-обломовски. Его детский ум пропитался психологией крепостнической лени и барства. И он решил, «что так, а не иначе следует жить, как живут около него взрослые». Он видел, как в Обломовке все сбывали работу с плеч, как иго, и с детства стал пренебрежительно относиться ко всякому труду и в конце концов «выгнал труд» из своей жизни.

Так по своему образу и подобию воспитала патриархальная, крепостническая среда Илью Обломова. «Ум и сердце ребенка, — подчеркивает романист, — исполнились всех картин, сцен и нравов этого быта прежде, нежели он увидел первую книгу. А кто знает, как рано начинается развитие умственного зерна в детском мозгу? Как уследить за рождением в младенческой душе первых понятий и впечатлений?»

Уменье показывать развитие человеческой психики, раскрывать внутреннюю психологическую жизнь человека — одна из важнейших задач реализма в искусстве. В «Сне Обломова» Гончаров блестяще решил еще более сложную и трудную задачу — проследил начало формирования личности человека, «развитие умственного зерна в детском мозгу», рождение в душе ребенка «первых понятий и впечатлений». По словам Добролюбова, Гончаров явился мастером «необычайно тонкого и глубокого психологического анализа».

Воспитание, полученное Ильей Обломовым, обусловило его характер, его нравственные понятия, отразилось на всем облике, на всей его судьбе. «Началось с неумения одевать чулки, а кончилось — неумением жить» — эти слова в романе, хотя и высказаны в мягком юмористическом тоне, имеют острый обличительный смысл.

Обломов ничего не сумел сделать полезного ни для общества, ни для себя. Он вообще ничего не умеет делать, кроме разве того, что целыми днями лежать на диване. «Я ничего не умею делать, я барин», — без какого-либо сожаления или угрызения совести, даже с известной гордостью за себя, говорит он.

Обломов не замечает, что он уже давно стал рабом апатии и лени. «…Гнусная привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других, — говорит Добролюбов об Обломове, — развила в нем апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством Обломова, так они взаимно проникают друг друга и одно другим обусловливаются, что, кажется, нет ни малейшей возможности провести между ними какую-нибудь границу»[142].

Апатия, неподвижность, лень, «нравственное рабство» отражены во всем внешнем облике Обломова, составляют типические, характерные черты его портрета. И все же «жизнь тревожит» Обломова. Тревожит его и друг — Андрей Штольц. Он предостерегает Илью от гибели, чертит перед ним перспективу возрождения и светлого будущего.

В пору бездейственного лежания Обломова на диване Обломовка, как это показал романист, во многом изменилась. И на нее «упали лучи солнца». Капитализм проникал всюду. «Медвежьи углы и захолустья», по замечанию Ленина, становились «антикварной редкостью».

Обломов чувствует драматизм положения. На миг его увлекает перспектива обновления: «Итти вперед — это значит вдруг, сбросить широкий халат не только с плеч, но и с души, с ума, вместе с пылью и