Юношеское романтическое желание «видеть описанные в путешествиях дальние страны» с годами превратилось в осознанный и серьезный интерес к географическим знаниям. В Петербурге Гончаров завязал знакомства с участниками только что возникшего тогда Русского географического общества: В. И. Далем, А. П. Заблоцким-Десятовским, Г. С. Карелиным и другими.

Но прежде всего по приезде в Петербург Гончаров поспешил посетить Кронштадт и «осмотреть море и все морское». Гуляя по Васильевскому острову, он «с наслаждением» заглядывался на суда и «нюхал запах смолы и пеньковых канатов».

Но, конечно, не эта любовь к морю, желание осуществить свою «давнюю мечту» главным образом побудили Гончарова идти на фрегате вокруг света.

Побудили его к тому другие, более важные причины…

Как и многие русские люди тогда, Гончаров остро ощущал, что в России «мешают свободно дышать». Запрещение писать по вопросам крепостного права выбивало почву из-под ног у прогрессивных русских писателей. Видел и чувствовал это и Гончаров. Он сознавал, какая угроза возникла для осуществления замысла романа «Обломов». Все же он «изредка… присаживался и писал», но затем опять надолго оставлял работу. Прошли годы, но написана была всего лишь первая часть, включавшая «Сон Обломова».

В письмах Гончарова, относящихся к этому времени, слышится нарастающая неудовлетворенность жизнью. Писателя все больше тяготит необходимость повседневно находиться «в четырех стенах с несколькими десятками похожих друг на друга лиц, вицмундиров», то есть служба, чиновничья лямка, однообразие среды и быта.

В ту пору, когда Гончаров готовился к поездке на фрегате, ему было уже сорок лет. Тяжел и сложен был опыт пережитого. Впечатлительный и нервозный по натуре, Гончаров очень остро, с резкой болью в душе воспринимал неустроенность своей и всей окружавшей его жизни. «Если бы Вы знали, — писал Гончаров в несколько преувеличенном тоне И. И. Льховскому, с которым тесно сдружился по совместной службе в министерстве финансов (июль 1853 года), — сквозь какую грязь, сквозь какой разврат, мелочь, грубость понятий, ума, сердечных движений души проходил я от пелен и чего стоило бедной моей натуре пройти сквозь фалангу вечной нравственной и материальной грязи и заблуждений, чтобы выкарабкаться и на ту стезю, на которой Вы видели меня, все еще грубого, нечистого, неуклюжего и все вздыхающего по том светлом и прекрасном человеческом образе, который часто снится мне и за которым, чувствую, буду всегда гоняться так же бесплодно, как гоняется за человеком его тень».

В облике Гончарова, как человека, мы не находим ни капли самодовольства. В том, что он говорил и писал о себе, была всегда какая-то беспощадность, горечь, ирония и даже насмешка. Большой, ясный ум и гуманное сердце этого человека жаждали светлой и деятельной жизни. Гончаров горячо, всей душой желал блага своей родине, мечтал о ее светлом будущем, питал добрые чувства к народу. И естественно, что такого человека не могла удовлетворять российская действительность.

Тоска по вдохновенному творческому труду, «сознание бесполезно гниющих сил и способностей», стремление изменить обстановку, обогатить себя новыми впечатлениями — вот что явилось основной причиной того, что Гончаров в 1852 году решил отправиться в кругосветное путешествие на фрегате «Паллада».

От Аполлона Майкова Гончаров узнал, что один из русских военных кораблей идет вокруг света на два года. Майкову предлагали ехать в качестве секретаря этой экспедиции, поскольку-де нужен был такой человек, который бы «хорошо писал по-русски, литератор». Но Майков отказался и порекомендовал Гончарова.

И Иван Александрович принялся хлопотать «из всех сил».

Перед отплытием Гончаров в письме к Е. А. Языковой объяснил этот свой поступок следующим образом: «Я полагаю, — писал он, — что если б я запасся всеми впечатлениями такого путешествия, то, может быть, прожил бы остаток жизни повеселее… Все удивились, что я мог решиться на такой дальний и опасный путь — я, такой ленивый, избалованный! Кто, меня знает, тот не удивится этой решимости. Внезапные перемены составляют мой характер, я никогда не бываю одинаков двух недель сряду, а если наружно и кажусь постоянен и верен своим привычкам и склонностям, так это от неподвижности форм, в которых заключена моя жизнь».

Причину своего отъезда он с глубокой искренностью высказал и в письме к Е. П. и Н. А. Майковым из Англии[110]: «Так вот зачем он уехал, — подумаете Вы: он заживо умирал дома от праздности, скуки, тяжести и запустения в голове и сердце; ничем не освежалось воображение и т. п. Все это правда, там я совершенно погибал медленно и скучно: надо было изменить на что-нибудь, худшее или лучшее — это все равно, лишь бы изменить».

Все эти признания писателя относительно причин, побудивших его ехать, прикрыты в письме словами «я просто пошутил… а между тем судьба ухватила меня в когти». Это не только тонкая ирония над собой. Возможно, эти слова и отражают тот момент, когда у человека есть колебания, но он невольно отдается ходу вещей.

Готовясь к отъезду, Гончаров с радостью восклицал: «…И жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился, все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!» В Петербурге ему было «невесело». Была для того и глубоко личная причина. Однажды у Языковых Гончаров встретил их родственницу Августу Андреевну Колзакову. Она взволновала его, пробудила в нем надежды на любовь и счастье. Но отчего-то этот роман скоро угас или был с усилием погашен. И перед уходом в кругосветное плавание в памяти Ивана Александровича остался лишь, как он потом говорил, образ ее «чистой красоты». И он «уехал покойно, с ровно бьющимся сердцем и сухими глазами».

И как человек и как художник Гончаров постоянно жаждал «обновления» своих впечатлений и наблюдений. Его всегда манила к себе даль нового, неизведанного.

Уходя в плавание, Гончаров надеялся, что участие в походе русского корабля обогатит его новыми впечатлениями и ощущениями, он предполагал написать книгу, которая, по его мнению, «во всяком случае была бы занимательна», если бы даже он «просто, без всяких претензий литературных», записывал только то, что видел. Но вместе с тем он с тревогой спрашивал себя, где «взять силы, чтоб воспринять массу великих впечатлений», разобраться в них, чтобы верно, «безо всякой лжи» поведать о них публике.

Писатель-патриот, писатель-реалист глубоко осознавал, какая обязанность лежит на грамотном путешественнике перед соотечественниками, которые следят за плаванием, и вдумчиво, серьезно готовился «к отчету».

Путешествие «без идеи», по его мнению, только забава. Свою идею путешествия Гончаров сформулировал следующим образом: «Да, путешествовать с наслаждением и с пользой, — писал он в одном из первых своих очерков, — значит пожить в стране и хоть немного слить свою жизнь с жизнью народа, который хочешь узнать: тут непременно проведешь параллель, которая и есть искомый результат путешествия. Это вглядыванье, вдумыванье в чужую жизнь, в жизнь ли целого народа или одного человека, отдельно, дает наблюдателю такой общечеловеческий и частный урок, какого ни в книгах, ни в каких школах не отыщешь» (курсив мой. — А. Р.).

Эти мысли русского писателя можно смело рекомендовать вниманию современных путешественников, стремящихся к правдивому познанию жизни того или другого народа.

На протяжении всего путешествия Гончаров неуклонно следовал этому своему принципу. Стремление писателя провести во всем «параллель между чужим и своим» раскрывает перед нами его напряженную думу о родине, о ее судьбах. Перед его глазами, как в калейдоскопе, проходили многие страны и народы, разнообразные картины природы. Но всюду и везде неотступно вставал в памяти образ родной страны, которую крепостническое бесправие и отсталость обрекали на обломовщину. В воображении писателя возникали картины патриархальной поместной жизни, образ русского помещика в атмосфере «деятельной лени и ленивой деятельности». Потом ему виделся «длинный ряд бедных изб, до половины занесенных снегом. По тропинке с трудом пробирается мужичок в заплатах. У него висит холстинная сума через плечо, в руках длинный посох, какой носили древние».

Безотрадная, унылая картина! Какую боль за родину вызывала она в русском путешественнике!..

«Мы так глубоко вросли корнями у себя дома, что куда и как надолго бы я ни заехал, я всюду унесу