свежим молочком.

В два бинокля, а Трошин, не расставался с великолепным цейсовским артиллерийским биноклем, найденным им на поляне, мы пристально вглядывались в происходящее в селе. От этого увлекательного занятия меня отвлек голос в наушнике:

- Бродяга Арту. Бродяга Арту. Как погода? Как облачность?

- Арт в канале. Ясно и сухо. Ветер - умеренный.

- Понял тебя. Проконсультируй брата-акробата с неба свалившегося. - И в канале появился Люк.

- Здесь Люк. Арт, где у вас кондитерская?

- А ты где нарисовался?

- На тропинке, ползу за «ублюдком» с большим чемоданом.

- Как из кустов вылезешь, поворачивай в сторону Афгана, - припомнив прошлое Сашки, дал я ему оригинальную наводку. - А там тебя девки у пруда уже ждать будут.

- Понял тебя. Биндюжники будут? - спросил Люк о возможной помощи при погрузке.

- Да. - Ответил я.

- Отбой.

- Отбой.

Повернувшись к Славе, я стал раздавать ЦУ:

- Так, Бухгалтер, бери двух бойцов, и назад, к снарядам. Там сейчас ребята на «опеле» подъедут, их навести надо.

- Антон, а можно я с тобой останусь?

- Боец Трошин, с каких это пор приказы в армии обсуждаются? - сволочным голосом поинтересовался я. И примирительно добавил: - В этом то и основная трудность нашей службы. Так мы все - Саши да Тоши, и прозвища смешные, но приказ есть приказ. Так что исполняйте, товарищ Бухгалтер!

Трошин козырнул, и, не говоря ни слова, забрал бойцов, и они осторожно поползи в направлении «полевого склада». Мы же с «дедом Никто» приготовились страховать наших. На дороге со стороны леса показалось несколько машин. «Так, «крупп» и «опель» - это понятно… О, да они при полном параде решили поехать!» - подумал я, разглядев в бинокль еще и «эмку». Особенно меня порадовал самопальный номер, прикрепленный к переднему правому крылу: «WH2008», гласила надпись сделанная псевдоготическим шрифтом. «Хорошо, хоть, не «ДМБ-91!» - только и мог подумать я, дивясь креативности своих друзей.

Поскольку наша колонна двигалась довольно быстро, нам с Кудряшовым следовало поторопится. Где на четвереньках, а где и просто пригнувшись, мы двинулись к дому старосты. До забора оставалось каких- нибудь полсотни метров, когда заполошно выскочившая из дома женщина, бегом метнулась к забору и торопливо сняла полотенца.

«А это - хороший знак!» - подумал я. - «Староста узнал, что в деревню едут немцы, и отменил встречу! Надо нашим сообщить».

- Бродяга, Арт в канале. - Нажав тангенту, вызвал я начштаба.

- Слушаю тебя.

- Клиент снял «маячок», вы его спугнули.

- Приятненько. Только он за себя боится или нас палить не хочет?

- А я откуда знаю? Отбой.

- Погоди, вы, где сейчас?

- До сортира клиента нам - два плевка да три прыжка.

- Оки-доки. Отбой.

Мои соратники появились в деревне с помпезностью Киркорова, приехавшего на концерт в Нижний Тагил. Когда «ублюдок» остановился у дома старосты, из него высыпали четверо бойцов и споро (видать, командиры заставили репетировать несколько раз), под крики Тотена, восседавшего в обнимку с пулеметом в заднем отсеке «круппа», взяли под контроль улицу. Из подъехавшей «эмки» важно вылез Бродяга в солдатском мундире с лейтенантскими погонами, и, в сопровождении Зельца направился к воротам.

Я повернулся к Кудряшову:

- «Дед», а «дед», ты свистеть умеешь?

- Конечно! - обиделся он.

- Значит так, слушай мою команду! Ты лежишь здесь, и контролируешь подходы со стороны поля и той стороны села. Вот тебе бинокль, - я протянул ему свой «никон». - Если увидишь, что-нибудь странное - даешь сигнал, два свистка. Понял?

- Так точно! - чувствуется, нахватаются мужики от нас «старорежимностей»…

Перемахнув через забор, я занял позицию за одним из сараев, как раз в тот момент, когда хозяин дома вышел из сеней и направился открывать ворота. Распахнув одну из створок ворот, он сделал приглашающий жест, и тут застыл, уставившись во все глаза на Зельца.

«Неужто узнал?» - промелькнула в моей голове мысль.

Между тем Неущенко, в явном замешательстве попятился назад, а Бродяга и Дымов, как ни в чем не бывало, вошли во двор. От сарая до них было метров десять, да и говорили они в полголоса, так что обмен любезностями я пропустил. Пора было вступать в игру.

Высунувшись из-за сарая, я помахал рукой Шуре, и расслабленной походкой жителя эти мест направился к «высоким договаривающимся сторонам». Староста обратил внимание на то, что его странные гости смотрят ему куда-то за спину, и развернулся в мою сторону. Я увидел, как его нижняя челюсть устремилась к земле. Ну, еще бы! У него на дворе одновременно и немецкий лейтенант, стоящий в обнимку с его бывшим сослуживцем из райотдела, и советский диверсант, с ухмылкой гуляющий по его двору, как по своему собственному. Причем, никто ни в кого не стреляет, банальностей, вроде, «Хендэ Хох» или «Рус, здавайса!», не кричит. Все тихо-мирно, я бы сказал, по-семейному. Чтобы немного успокоить хозяина, я приветливо улыбнулся, и сказал:

- Ну что, дядько Пилип, брезент-то в хозяйстве пригодится?

Поняв, что еще немного, и, от непоняток нашего старосту хватит кондрашка, Шура аккуратно взял его за локоток и тихо сказал:

- Может, в хату пойдем?

Староста вздохнул и пробормотал:

- И то, верно… Прошу в хату, гости дорогие…

Я первый вошел в сени. За мной - хозяин, а мои товарищи чуть подзадержались - Бродяга отдавал распоряжения, как нести службу.

В большой, светлой комнате я увидел молодую, лет двадцати пяти, женщину, что стояла у печи и нервно мяла в руках подол передника.

- Вечер добрый, хозяйка! - поприветствовал я ее.

- И вам - добрый! - несколько нервно ответила она. Странно, но ставшего привычным за сегодняшний день белорусского акцента, я в ее речи не заметил. - Садитесь, угощайтесь! - и она сделала приглашающий жест в сторону накрытого стола.

- Спасибо за приглашение, но остальных гостей подождать надо. - Ответил я, оглядывая комнату.

«Так, икон нету, значит - Филипп - комсомолец или коммунист. Хотя нет, для комсомольца староват, лет тридцать пять ему. В комнате чисто и, учитывая «горку», полную тарелок и чашек - даже богато, по нынешним-то временам. Хозяйственный Филипп мужик - видно по всему».

- Вы бы, товарищ майор, - обратился ко мне Неущенко, - проходили. Располагались.

«Да, быстро он в себя пришел! Видно не просто так в старосты пошел». - Подумал я.

- Только после вас, дорогой Филипп… Как по-батюшке вас?

- Христофорыч.

- …дорогой Филипп Христофорыч… - закончил я, слегка офигев от такого хитрого имени.

Пока мы «крутили политесы» в комнату вошли и остальные участники «тайной вечери». Увидевшая их хозяйка удивилась, но не сильно. Хотя, на мой взгляд, сочетание немецкой формы на Бродяге и камуфляжа на Зельце, выглядело довольно странно. Хозяин же посмотрел на Дымова, а затем шагнул ему навстречу:

- Ну, здравствуй, Алексей Дымов! - и протянул руку для рукопожатия.

«Мда, а быстро мужик соображает! Быстро просек, что немецкая форма - для маскировки. Хотя,