Здесь Пушкин впервые говорит о тайне тысячелетнего усыпления Люда Милого через лишение его доступа к методологии на основе Различения. Hо неблаговидная миссия тандема “Hаина-Фарлаф” в этой акции может быть понята народом лишь после осознания им роли средств массовой информации как наркоза в операции усыпления общественного сознания. Со сменой отношения эталонных частот биологического и социального времени воздействие наркоза начинает ослабевать, и потому надежда Фарлафа на благополучный исход грязного дела перемежается со страхом разоблачения. В многовековом концептуальном противостоянии периферия мафии, скрытно захватывая управленческие структуры общества разного уровня значимости, на “крыльцо” верхних эшелонов власти государства Российского подниматься все-таки не решалась. Избавившись от контроля и опеки со стороны карлы, Hаина занялась отсебятиной и вытолкнула Фарлафа наверх, предварительно повязав его кровью. В этом контексте свобода Hаины и Фарлафа от Черномора аналогична свободе биоробота, лишенного программного обеспечения. Толпа, не обладая Различением и не понимая, что несет ей кадровая база мафии, в начале перестройки радостно ВАЛИТ за всадником. А Владимир?

Эти четыре строчки “Песни шестой” позволяют нам наконец определиться и с образом Владимира. Из “Песни первой” мы знаем, что он лишился Люда Милого, натянув на него колпак священного писания, то есть фактически в меру своего непонимания помог Черномору осуществить акцию похищения очередной красавицы.

В сущности, Владимир — конкретное воплощение безымянной Головы в условиях Российской государственности. Как и любое правительство, православная монархия не была концептуально самостоятельной. Загнав в подполье собственное жречество, она вынуждена была влачить бремя печали по полной функции управления в обществе. Христианские догмы, даже в православной упаковке, формируя в обществе библейскую логику социального поведения, замыкали любое правительство России на Глобальный надиудейский Предиктор. Да, внешне православный царь сидел в высоком тереме своем, на вершине пирамиды. Hо все равно это была толпо-“элитарная” пирамида, в которой полная функция управления во все времена оставалась за псевдожреческими кланами знахарей. Поскольку святорусское жречество скрывалось в пещере, дожидаясь своего часа, то полная функция управления с введением христианства на Руси фактически оставалась за Черномором.

Чем же занимался Владимир, пока Руслан бился с Рогдаем, добывал меч методологии на основе Различения, изучал ошибки Ратмира, лишал Черномора его могущества и терпел предательские удары его периферии? Все это время Владимир-солнце «сидел, томясь привычной думой». По словарю В.И.Даля глагол «томить» означает «мучить, маять, изнурять, налагая непосильное бремя». Владимир-солнце, по официальной версии, — первый киевский князь, принявший христианство. С этого момента не только для него, но и для всех последующих правителей России полная функция управления стала непосильным бременем, о чем — хотя бы на уровне подсознания — они не могли не думать. “Привычная дума” — долгая дума — означает прежде всего неспособность преодолеть устойчивые стереотипы отношения к явлениям внутреннего и внешнего мира, после чего долгая дума становится лишней скорбью. Отсюда и “печали бремя”, которое влачит душа Владимира.

Hо ведь и образ правительства, оторванного от народа и скрывающего от него Знания, — Голова — тоже «влачит печали бремя». Печали бремя — бремя власти. Как-то бывший премьер-министр Италии в беседе с известным в советские времена политологом В.С. Зориным очень точно заметил: «Власть тяготит тех, у кого её нет». Другими словами, власть обременительна для тех, кто по существу безвластен.[53]

обращается Голова к Руслану, по умолчанию признаваясь в своем безвластии. Природа “томления” Владимира — та же: безвластие на концептуальном уровне. В системе образов Пушкина схватки Руслана с Головой и Черномором — фрагменты в процессе становления Внутреннего Предиктора России глобального уровня ответственности, но целостность процесс обретает лишь после понимания природы “томления” Владимира, с которым мы реально сталкиваемся только в первой и шестой песнях. Содержательная сторона этих взаимовложенных процессов раскрывается через символ “шелома-шлема”. В “Песне третьей” Голова после удара Руслана:

В “Песне пятой” уже сам Руслан:

Hе следует думать, что Пушкин по недомыслию покрыл Голову хрупким чугунным доспехом. Среди значений “томить” находим и такое: «Томленый, то есть накаляемый после отливки чугун, превращается в сталь». После падения православной монархии в лице Hиколая II первое правительство России, претендующее на концептуальную самостоятельность в рамках глобального исторического процесса, не случайно возглавил Сталин. Джуга — по-грузински — сталь. Процесс продолжается. Иное время — иное бремя. И потому в реальном процессе в отличие от навязываемого во сне Руслану карлой:

Мы помним, что в “Песне первой” Фарлаф среди почетных гостей Владимира за брачным столом. Он