длинной импровизированной, но, главное, эффектной речи у меня даже закружилась голова. Однако, Митрошкин почему-то не спешил восторгаться. Он посмотрел на меня как-то странно и тихо спросил:

- Ну?..

- Что 'ну'?

- Ну, дальше что? Чего ты такого потрясающего поняла, что аж на пол обрушилась.

- Как это? А про Протопопова!

- То есть что? - он подозрительно прищурился. - Ты хочешь сказать, что до тебя только сейчас дошло? Когда ты уже тысячу лет знала про все эти гликозиды-наперстянки, про то, что Найденова лечилась у Протопопова? Когда миллион лет знала, что он убит третьим по счету и посыпан подсолнечными семечками?.. Ты хочешь сказать, что только вот сейчас поняла, что он имеет к этому делу, 'некоторое' отношение?!

- А что? Ты думаешь, это было так просто? - обиженно заканючила я, уже с ужасом понимая, что Леха в чем-то прав. - А понять, что он классный психолог, и поэтому у них с Найденовой могли быть доверительные отношения? А сообразить, что он - мозг операции?

- А то что вы - женщины, гинекологам больше чем мужьям рассказываете, это что - открытие года?

- Это - штамп, - отозвалась я угрюмо. - Глупый, банальный штамп. Может быть, где-нибудь у буржуев, конечно, и так, а у нас... В общем, ладно! Ты, надеюсь, простишь меня, если я не стану живописать тебе подробности нормального приема в женской консультации?

Митрошкин меня охотно простил, да ещё при этом снисходительно потрепал по затылку, успокоив:

- Ничего, маленький! Ты переутомился просто. А, вообще, нормально соображаешь, даже, можно сказать, хорошо для женщины.

Но я-то знала, что минута моего торжества близка. Поэтому уже спокойно дождалась момента, когда он озадаченно потер переносицу:

- Ну, ладно... С Большаковым, Найденовой и Протопоповым, допустим, все ясно. А девушка эта тут при чем? А ваша Галина Александровна?

- А Галина Александровна тут при том, - проверещала я победно, - что в тот вечер, когда мы заходили к ней за штопором, она сказала одну очень интересную вещь. Точнее, тогда мне эта вещь казалась совсем не такой интересной, как сейчас... Она сказала, что у неё умер двоюродный племенник. Совершенно неожиданно. Просто начало болеть сердце, поболело месяца три, а потом его привезли в больницу, и он там скончался. Скоропостижно. Причем очень здоровый был человек. И, главное, молодой!

Леха, естественно, не мог не испортить кайфа, деловито спросив:

- А девушка?

- А про девушку не знаю... Но, наверняка, она тоже имеет какое-то отношение к тому убийству трехлетней давности. Найденова заказала убийство, Протопопов продумал общую идею. Большаков воплотил её в жизнь. Галина Александровна стала, вероятно, второй наследницей капиталов. А Катя? Не знаю, при чем тут Катя. Но надеюсь, Марина внесет в этот вопрос ясность?

- И что будем делать дальше? Олегу звонить?

От удивления мои глаза чуть не полезли на лоб:

- Я тебя правильно поняла?

- Правильно. Но не верно... Рассказывать я ничего и никому не собираюсь, да и тебе не позволю. А вот адрес родственников Найденовой надо попробовать у него узнать.

- Зачем еще?

- Затем, чтобы проверить твою версию с Галиной Александровной, и уже потом идти в гости к Марине...

Все время, пока Митрошкин разговаривал по телефону, я так усиленно изображала презрительное фырканье, что у меня даже заболели губы. Проверять очевидные факты сейчас, когда все представлялось таким простым и ясным, казалось мне глупостью неимоверной. Однако, переубедить Леху, когда он сам этого не хочет - дело практически безнадежное. Пришлось смириться.

- Олег, слушай, это в последний раз, правда! - клялся Митрошкин. - Но мне очень нужен этот адрес. Брат там у неё или кто?

- Тебе? Не езди мне по ушам? - рокотал в трубке рейнджер. - Барышня твоя опять самодеятельность разводит? Приковал бы ты её к батарее, что ли? Или за ногу к кровати привязал? Большая от этого польза обществу будет, честно тебе говорю!

- Олег, серьезно. Это нужно мне... Да и потом, Женька... Она уже разговаривала с этим братом, сказала, что делает диплом на юридическом и подключилась к расследованию.

- И рот ей заклей клеем 'Момент'... Ну что за девка?! Кошмар какой-то!.. Нет, это я не в обиду тебе. Она на мордашку нормальная, и так, вроде, все при ней...

Я фыркала чуть-чуть потише, чтобы лучше слышать комплименты.

- ... Но убить её проще, чем содержать без угрозы для окружающих! продолжал, между тем, Селиверстов. - Чего ж тогда ей от меня надо, если она уже с братом разговаривала и адрес, следовательно, знает?

- Да, не знает она адреса, в том-то и дело! Она его на Тамариной квартире поймала, он жилплощадь продавать собирался. Продал уже, наверное... Да, даже если и не продал, что теперь - стоять его караулить возле подъезда?

- Во! Классная идея! Пусть твоя Евгения постоит и покараулит, может, немножко энергия у неё поутрясется?

Митрошкин снова убеждал, что адрес нам край как нужен, что это - почти личное дело, что ничего ужасного мы не сотворим, и что нами не проводятся никакие альтернативные расследования. Взывал к дружеским чувствам 'рейнджера', гнусно 'переводил стрелки' в мою сторону, объясняя, что я 'бедного Лешеньку' изведу и просто нужно сделать так, чтобы я, наконец, отстала. Последние доводы оказались убедительными. Видимо, представив себе всю глубину моей нудности и приставучести, Селиверстов, наконец, тяжело вздохнул и сказал:

- Ладно. Исключительно в память о нашей школьной дружбе... Но поклянись, что ты пойдешь туда вместе с ней. Пусть постоишь, как дурак, но зато проконтролируешь, чтобы барышня никого не арестовала, не обвинила в убийстве и не подвела подо все это психологическое основание с избранными выдержками из прошлого...

И мы поехали. Заранее позвонив Марине на пост и предупредив, что завтра днем заскочим по делу.

- Неправильно, - бурчал по дороге Митрошкин. - Надо было спокойно все обдумать, принять какое-то решение, а потом уже ехать к ней... Ну, что мы Маринке скажем?

- По крайней мере, успокоим, - я машинально похлопывала снятыми перчатками по раскрытой ладони. - Не знаю, Леша, что мы скажем, но, по крайней мере, это лучше, чем держать её в напряжении. Мы с тобой завтра или послезавтра уедем, а она будет гадать, что мы здесь нарасследовали и куда с этими сведениями сунемся.

- Ну, хорошо! А если твоя Галина Александровна тут ни при чем? Такой возможности ты не допускаешь?.. Тогда что? Придем, руками разведем и рот раскроем: дескать, ничегошеньки мы не понимаем, и, вообще, запутались?

- Ага! Галина Александровна ни при чем? А кто тогда 'при чем'? Адмирал Иван Федорович Крузенштерн?

'Простоквашинская' цитата на Леху должного впечатления не произвела. Он все равно оставался суровым и угрюмым все то время, пока мы добирались до дома, в котором жил родной брат Тамары Найденовой. А перед тем, как позвонить в дверь, помрачнел ещё больше.

- Может постучать? По крайней мере, не так нахально.

- Не забывай, что я - почти что представитель власти, - мой голос был спокоен и тих. - Так что не дергайся. Селиверстов тебе ясно сказал, что твое дело - 'стоять, как дурак'.

Я нажала на кнопку, в прихожей тоненько запереливалась Бетховенская 'К Элизе'. За дверью зашелестели шаги, потом женский голос спросил: