подумаешь, тоже приехала из Москвы! Подумаешь, сбежала из профилактория сразу после убийства (Черт бы побрал это мое трусливое благоразумие!) Однако, мне уже явственно мерещился запах тюрьмы, скрип нар и злые лица моих будущих сокамерниц - насмешливых, жестоких теток, посаженных сюда за самые настоящие убийства и грабежи...
Леха ждал, как и было приказано, возле лавочки, докуривая уже, наверное, десятую сигарету (во всяком случае, бычков у него под ногами валялось немерено). Заметив меня, он бросил окурок на снег и, сунув руки в карманы куртки, поспешил навстречу.
- Ну что? - его круглые карие глаза смотрели на меня с интересом и сочувствием.
- Ничего, - я дрожащими пальцами поправила берет. - Оказывается ваш Михайловский маньяк - это я! Или, на худой конец, я - тот самый коварный убийца, решивший закосить под маньяка. Во всяком случае, Галина Александровна - сто процентов моих рук дело. Я была знакома с ней ещё в Москве, а вот настигла только здесь. Ночью сделала свое черное дело, а утром по быстрому свалила из профилактория, потому что, в самом деле, зачем мне там было дольше оставаться?
- Подожди - подожди - подожди! Ничего не понял!
- И я тоже. Но следователь разговаривал со мной, как со злостным рецидивистом.
- Он что, тебя в чем-то обвинял? Так конкретно и сказал, что подозревает в убийстве?.. Это же бред какой-то!
- Ну, вообще-то, конкретно он ничего не говорил, но из Михайловска попросил пока не уезжать. Причем попросил убедительно и весьма настойчиво.
- Н-да.., - Митрошкин скривился и почесал затылок. - У тебя действительно талант попадать в истории... Знаешь, что мы с тобой сейчас сделаем? Я позвоню Олежке Селиверстову - ну, этому своему однокласснику, и попрошу узнать, что к чему, и что этот твой следователь из себя представляет.
- Микки Рурка потрепанного он из себя представляет, - я невесело усмехнулась. - А узнавать... В общем, я даже не знаю, надо ли узнавать... Помнишь, я тебе говорила про девушку с бутылкой? Ну про даму, у которой было вино с виноградом на этикетке? Так вот, мы с ней вместе это вино вечером распили, а утром я про бутылку никому ничего не сказала. Алиска попросила не говорить.
Леха, полезший было в пачку за новой сигаретой, замер и озадаченно склонил голову на бок. Постоял так с полминуты, глядя на меня с веселым ужасом человека, твердо уверенного в том, что инопланетян не бывает, и вдруг узревшего прямо перед собой 'маленьких зеленых человечков'. Потом челюсть его вернулась в нормальное положение, глаза пару раз сморгнули, а из горла вырвалось нечленораздельное сипение.
- Ну-у-у... Ты-ы-ы.., - за сипением последовал коклюшный кашель, а потом уже более осмысленное. - У тебя совсем, подруга, крыша уехала что ли? Какая ещё Алиска? Что значит, 'попросила не говорить'?.. Я то, идиот, думал, что ты из любви к искусству в Шерлоки Холмсы подалась, а ты, значит, уже опять успела вляпаться?
- Да, никуда я не вляпывалась! Алиска - нормальная девчонка, и бутылка эта - чистая случайность... Просто если выяснится, что я что-то намеренно скрыла от следствия, будет ещё хуже... В конце концов, в чем они меня могут обвинить? В том, что я приехала к своему другу в гости? В том, что заболела?.. Улик-то против меня никаких нет.
- Во! Уже об уликах заговорили!.. Ну что ты за человек, а? Приехали, называется, маминого борща покушать и на лыжах покататься!
- Слушай, если тебе что-то не нравится, - мои плечи нервно передернулись, - я могу съехать от вас через час. Сниму здесь где-нибудь угол на неделю. Или в милицию переселюсь жить, раз уж я им так нужна, что мне даже из Михайловска выезжать нельзя.
- О! О! Давай теперь злиться и обижаться, - Леха обнял меня за талию и примирительно потерся холодным носом о мою разгоряченную щеку. - Уже и сказать ничего нельзя... Ладно, пошли домой - дома спокойно все обсудим. А Олежке я все равно позвоню: просто спрошу, что там и как.
И мы побрели мимо заснеженных деревьев и алюминиевых 'ракушек' с амбарными замками, мимо крышек погребов, торчащих из-под снега, люками марсианских бомбоубежищ. В ближайшем же маленьком кафе Митрошкин в утешение купил мне стакан персикового сока и пирожное, и я с удовольствием поела, несмотря на, в целом, тоскливое настроение. Потом зашли в парк и покурили, сидя на спинке покосившейся лавочки (Елена Тимофеевна не знала, что я курю. Мне было как-то неловко в этом признаваться). В общем, постепенно, благодаря Лехиным стараниям, я успокоилась и, подходя к дому, уже не чувствовала себя такой несчастной.
- Все обязательно выяснится! - уже в сотый или сто пятидесятый раз уверенно повторял Митрошкин. - Они же просто обязаны всех допросить. Всех, кто мог хоть что-то видеть или слышать! Вот увидишь, и Алису твою, и Викторию Павловну, наверняка, вызывали. Виктории Павловне вашей, вообще, не позавидуешь: и труп обнаружила, и ножницы пообещала занести... Да нет, Женька, все будет нормально. Ну посидим здесь ещё несколько дней, ну побеседуешь пару раз со своим Карташовым. Надо только что-то решить с этой бутылкой... Вот дуры вы, девки! Сразу бы сказали - проблем бы никаких не было!
Я смиренно кивала, изображая воплощенную женственность и кротость, а про себя думала, что проблемы бы обязательно были - да ещё какие! Если моей временной регистрации даже не в Москве, а в Люберцах хватило для того, чтобы сделать меня чуть ли не подозреваемой номер один, то что уж тогда говорить о винограде на бутылке?! Нет, я очень хорошо - просто отлично понимала Алискино нежелание привлекать к собственной персоне повышенное внимание милиции.
- В кино сегодня пойдем! - продолжал, между тем, психотерапевтический сеанс Леха. - Ты давно в последний раз в кино ходила?.. У нас, между прочим, не хухры-мухры - три кинотеатра в городе! В каком- нибудь что-нибудь приличное да идет... Вот ответь мне, печальная, перепуганная женщина, сколько кинотеатров в твоих богом забытых Люберцах?
- Люберцы - не мои, мой - Новосибирск.
- Не-ет! Так мы не договаривались. Ты скажи, сколько в Люберцах!
- Не знаю. Сдаюсь... Признаю свое поражение, - я уже почти не слушала его и отвечала невпопад - со скамейки возле митрошкинского подъезда поднялась женщина, показавшаяся мне смутно знакомой. Она быстрым, легким движением отряхнула серую нутриевую шубу и явно направилась к нам.
- Причем тут поражение?..
- Подожди, Леша, - мои пальцы выскользнули из его руки. - Подожди, я, кажется...
Женщина, тем временем, приблизилась ещё на несколько шагов. И теперь я её узнала. Узнала близорукий прищур серых глаз и лихорадочный румянец, неровными пятнами проступающий на щеках. Узнала обесцвеченные тонкие волосы - правда, теперь не распущенные по плечам, а собранные на затылке в аккуратный узел. По Лехе она лишь скользнула быстрым взглядом, а вот на меня уставилась холодно и неожиданно зло.
- Евгения Игоревна, - губы жены нашего доктора Анатолия Львовича (а это была именно она) кривились так брезгливо, будто выговаривали 'Жаба Змеюковна', - я бы хотела побеседовать с вами наедине. Думаю, что это так же и в ваших интересах.
- А в чем, собственно.., - начал было Митрошкин, но я прикрыла глаза в знак того, что все нормально, и нам, действительно, нужно поговорить. О чем будет беседа, я ещё не знала, но интуитивно чувствовала, что ничего особенно приятного не услышу. События начинали разворачиваться прямо таки стремительно, и дело принимало все более интересный оборот.
Изгнанный Леха пожал плечами и направился к заснеженной детской карусельке. Супруга Шайдюка, проводив его отсутствующим взглядом, снова повернулась ко мне:
- Так вот, Евгения Игоревна, если вы считали меня идиоткой, то, наверное, уже поняли что ошиблись?
В моей голове немедленно сформировались сразу два вопроса: первый почему я должна была считать её идиоткой, и второй - что, по её мнению, позволило мне убедиться в обратном. Хотя, на самом деле, вопросов было гораздо больше. Что все это значит? Чего она от меня хочет? И как, в конце концов, её зовут? Не обращаться же к ней, в самом деле, 'Лизунок'?
- ... А если вы поняли, что ошиблись, то, надеюсь, немедленно вернете мне эту запонку.
- Подождите секундочку! - я решительно помотала головой. - Меня действительно зовут Евгения Игоревна, и поэтому вы вряд ли меня с кем-то перепутали. Но, честное слово, я ничего не понимаю... Что за