Летели не два самолета, а три. И в трех одноместных машинах четыре человека.

Летчик Кулашов не погиб. Увлекшись погоней за «юнкерсом», он ушел далеко от Ханко и с трудом дотянул до одного из аэродромов на противоположном берегу. Потом он перелетел в Таллин.

Антоненко набросился на него с расспросами. Как там, на Ханко, воюют? Как сбивают? Как семья?

— Семья твоя в Кронштадте, — сообщил Кулашов, присев рядом с Антоненко. — Броню, которую ты прислал сыну, отдали в политотдел, зенитчикам показать. А война жестокая. Аэродром под обстрелом. Кабанов приказал рыть землянки. Гонят нас снаряды из землянки в землянку. То летаешь, то ковыряешься с лопатой в руках. Техникам достается больше всех: народу мало, один техник на звено, да еще с копай- городом морока. Белоус замучил: вместо утренней зарядки заставляет каждого из нас притащить на командный пункт два гранитных валуна или два рельса с железнодорожной ветки. А ночью висят «юнкерсы». Так и утюжат аэродром.

— Сбиваете?

— Иногда.

— А ты своего сбил?

— Ушел.

Антоненко вскочил:

— Нельзя упускать! Надо сбивать. Сегодня же полетим на Ханко. Мне и Петру разрешили. Готовься.

Пока Григорий Беда проверял пулеметы, Антоненко сидел поодаль, покуривал, наслаждаясь последними перед вылетом затяжками. «Ладный паренек, — думал Антоненко, глядя на Беду. — Не вредно бы захватить его с собой на Ханко». Он погасил папиросу, встал и подошел к самолету. «Да, недурно было бы захватить его с собой. Ваня Борисов его любил. Взять, что ли?.. Но как? Куда его посадишь? Можно, снять спинку сиденья и кое-как его пристроить. Согласится ли он лететь на одноместной машине в качестве мертвого груза?»

Беда, словно чувствуя, о чем думает Антоненко, просительно произнес:

— Касьяныч, возьми с собой.

— А не боишься? — оживился Антоненко.

— С тобой не страшно. Дотянем.

«Каких-нибудь полчаса лету, — подумал Антоненко. — Там такой специалист пригодится. И оружейник и моторист. Золотые руки… А здесь в два счета обзаведутся новым».

— Ну, а куда лечу, знаешь? — строго спросил Антоненко.

— А то как же… Возьми, Касьяныч! — взмолился Беда. — Я же худенький. Как раз на место спинки сиденья придусь. Дышать — и то не буду.

— Лезь, — сказал Антоненко, вынимая из кабины спинку. — Я аккуратненько!

Беда полез в истребитель. Он кое-как втиснулся на место спинки сиденья позади летчика. Ноги он протянул к фюзеляжу, а его тело Антоненко намертво закрепил ремнями, впопыхах позабыв спросить парня, как ему удобнее висеть — вперед лицом или спиной.

Когда Антоненко влез в кабину, Беда беспокойно задергался позади; он превратился в «мертвый груз» и не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Антоненко оглянулся, дал газ и быстро ушел в воздух, стараясь не думать о парне, тяжело дышавшем ему в шею.

Но в зеркале то и дело мелькало лицо человека, старательно улыбавшегося какой-то неестественной улыбкой; в ней было и страдание и терпение.

«Ничего, — подумал Антоненко, — откачаем. В конце концов техническому составу полезно знать все прелести полета».

Бринько и Кулашов пристроились парой вслед за Антоненко.

Забравшись повыше за облака, летчики быстро пересекли залив.

Заметив впереди, над морем, знакомые очертания немецкого бомбардировщика, Антоненко дал знать Бринько, что берет немца на себя.

«Юнкерс» шел без сопровождения. Прекрасно, можно помериться с ним один на один. Актоненко тоскливо глянул в зеркальце на свой сопящий груз, хоть и не шевелившийся, но живой; угораздило, мол, брать с собой.

Беда, виновато улыбаясь, заморгал глазами и зашевелил губами, будто желая сказать: «Давай, Касьяныч». Так по крайней мере хотелось думать Антоненко, жаждавшему во что бы то ни стало ввязаться в бой; впрочем, потом, на аэродроме, Беда охотно поддерживал эту версию и даже утверждал, что именно он-то и мечтал в своем положении о воздушном бое.

— Я — аккуратненько! — обрадованно произнес Антоненко, по своему усмотрению истолковав движение губ Беды.

Он развернул машину вслед за уходившим бомбардировщиком.

Новый вес отяжелевшей машины и стесненность движений вызывали у Антоненко необычные ощущения. Все выработанные в боях с бомбардировщиками приемы пошли насмарку, и нужно заново решать трудную задачу. Он настиг бомбардировщика, зашел сверху, бросился в пике, атаковал, вновь взвился вверх, опять зашел с виража — и все же сбил «юнкерса».

Бринько и Кулашов готовы были в любую минуту прийти Антоненко на помощь.

А в кабине позади Антоненко все время торчал скованный по рукам и ногам Беда, то бледневший от страха, то становившийся бурым от прилива крови при виражах истребителя.

Антоненко развернул машину на прежний курс и глянул в зеркальце на Беду. Тот все еще старательно улыбался, но лицо его с этой натянутой улыбкой выглядело растерянным и жалким.

— Я — аккуратненько! — Антоненко добавил газ.

На Ханко готовились к встрече товарищей. Аэродром за день исковеркали снаряды. Игнатьев вызвал коменданта аэродрома.

— Колонкин! Вы мне отвечаете за все воронки на аэродроме. Чтобы взлетная полоса всегда была в исправности!

Комендант нагрузил полуторку щебнем и песком. Команда бойцов расположилась в кузове. Сам комендант взгромоздился на кабину. Он «выслушивал атмосферу».

По звуку комендант определял, куда летит снаряд. К месту разрыва мчалась машина. Еще не опали земля и осколки, грузовик подлетал к воронке. Солдаты сваливали в яму щебень и песок, а комендант высматривал следующую цель.

— Ничего, Колонкин, — успокаивал Игнатьев. — В одну и ту же воронку дважды падают снаряды только по понедельникам. А в понедельник у финнов похмелье.

Под вечер Антоненко и его спутники прилетели на Ханко.

Тотчас же возобновился артиллерийский обстрел.

Лавируя между разрывами снарядов и полузасыпанными воронками, Антоненко посадил машину и зарулил в укромное место. Он видел, что солдаты, готовые подхватить «ястребок» и откатить его на руках, машут ему, дают сигнал, чтобы заглушил мотор и бежал в укрытие.

Но Антоненко не бросил свою машину. Зарулив, он вылез, вытащил на землю обессилевшего Беду, положил его на спину под плоскостью, чтобы тот пришел в себя, а сам пошел на командный пункт.

— Сбит «юнкерс» и доставлен с левого берега слабонервный оружейник и моторист Григорий Беда, — доложил Антоненко Игнатьеву и добавил любимое: — Аккуратненько!

Вторым сел Бринько. Он прибежал к командному пункту с какими-то бутылками в руках.

— Подарок из Таллина, — он протянул Белоусу две бутылки кефира и четыре бутылки пива.

— Леонид Георгиевич переходит на кефир с пивом? — рассмеялся Игнатьев.

— А кто там на третьем садится? — спросил Белоус, всматриваясь в третью машину.

— Военная тайна! — сказал Антоненко.

Но Игнатьев, Белоус, все летчики уже бежали навстречу: они узнали Кулашова, спокойно шагающего к командному пункту.

— Воскрес?! — обнимал его Белоус.