вес членов С и V в сумме С + V , вкладываемой в производство, меняется по мере развития производительных сил, а именно, доля С растет, а доля V падает. Пока С много меньше V , рабо­чая сила является основой производства; прямой и простейший способ организации рабочей силы — физическое принуждение — создает рабство. На некоторой стадии развития производства вклад С   становится решающим. Кроме того, коэффициент расширения производства — отношение суммарного продукта, который мы обозначим через Р, к затратам С + V сильно уве­личивается. В результате средства производства начинают раз­виваться как бы сами собой; труд человека, изображаемый членом V , остается хотя и необходимым, но не определяющим фактором: нанять рабочего оказывается легче, чем раздобыть средства производства, капитал. Капитал приобретает свойст­во расти экспоненциально, а рабочий становится 'придатком машины'.

Классический капитализм — это такое общество, где отно­шения людей исчерпываются их экономическими отношениями, осуществляемыми через посредство рынка (в частности, конеч­но, рынка рабочей силы). В этом обществе нет ни монополь­ных объединений производителей, ни профессиональных объе­динений рабочих. Классический капитализм был проанализи­рован Марксом, который пришел, в частности, к выводу о мак­симизации средней нормы прибыли в этих условиях Иначе го­воря, классический капитализм — это такой строй, который при данных средствах производства обеспечивает максималь­но возможный рост производства. Это свойство капитализма является результатом конкуренции на рынке, при которой каж­дый, кто хочет уцелеть, обязан включиться в общую гонку. Доля конечного продукта Р, идущая на потребление, в част­ности — на оплату рабочей силы, минимизируется; доля, вкла­дываемая снова в производство, максимизируется. Всякая воз­ можность увеличения производительности труда изыскивает­ся и используется.

Классический капитализм — это идеализация, предельный случай, который в чистом виде не существует и никогда не су­ществовал. Но в определенный период времени европейский капитализм был близок к нему. Затем под влиянием как эко­номических, так и внеэкономических факторов он претерпел существенную эволюцию. В частности, благодаря коллективной борьбе рабочих за повышение зарплаты уровень потребления давно превысил тот минимум, который необходим для макси­мального роста производства, и продолжает расти. Но и сейчас государства Западной Европы и Северной Америки нельзя наз­вать иначе, как капиталистическими: важнейшие черты общест­венного устройства несомненно определяются капиталистиче­ской системой производства и потребления материальных благ.

Капиталистическое общество подвергалось и подвергается интенсивной критике, в значительной мере вполне справедли­вой. Но если вдуматься в эту критику, то мы увидим, что она является критикой недостаточности капитализма, а не обличе­нием активного зла. Во всяком случае, так обстоит дело с ра­зумной, обоснованной критикой; она не столько указывает на наличие чего-то вредного, сколько на отсутствие чего-то полезного, даже необходимого. Власть денег? Но деньги — то есть средства жизнеобеспечения и производства — не могут не иметь власти, ибо они необходимы: плохо не то, что деньги имеют власть, плохо, когда власть имеют только деньги. По­гоня за прибылью? Но само по себе это прекрасно — это стрем­ление к максимальному росту производства — цель, которую так называемые социалистические страны кладут в основу го­сударственной политики. Плохо, если погоня за прибылью яв­ляется единственным стимулом и регулятором развития эко­номики. Концентрация большой экономической власти в руках крупных собственников? Но в большой и сильно связанной экономической системе кто-то должен обладать большой эко­номической властью, подобно тому как в большом государст­ве кто-то неизбежно обладает большой политической властью. Плохо, если отсутствуют формы общественного контроля над этой властью.

Переход от капитализма к социализму — это метасистемный переход, он предполагает не разрушение предыдущего этажа системы, а постройку следующего этажа. (Нужно, впрочем, заметить, что это отнюдь не исключает какую-то перестройку предыдущего этажа.) Революционеры, как Маркс и Энгельс, призывали разрушить капитализм до основания и построить социализм на его обломках. Конечно, под обломками не пони­мали обломков машин и домов. Разрушать средства произ­водства не предполагалось — напротив, они должны были обра­зовать материальный фундамент будущего общества. До осно­вания  предполагалось разрушить лишь общественные отно­шения. Здесь просвечивает 'материалистический' (читай: меха­нистический) интеллектуальный фон 19-го столетия, согласно которому лишь вещи имеют подлинное бытие, обладают инер­цией и требуют энергии для их создания, а отношения — нечто воздушное и производное. Кибернетик 20-го века знает, что система отношений — это реальность, которая требует для своего создания огромной творческой работы. Для кибернетика раз­рушение рынка или 'буржуазного' права — такое же варварст­во, как разрушение машин и железных дорог.

Чтобы обосновать необходимость разрушения чего-то, надо усмотреть в нем некое активное зло, коренной принципиаль­ный порок. Такой порок Маркс усмотрел в частной собствен­ности на средства производства, которая по, его утверждению, вступает в непримиримое противоречие с общественным харак­тером производства. Теоретическим обоснованием этой кон­цепции является трудовая теория стоимости, принадлежащая Адаму Смиту, но развитая Марксом и ставшая неотъемлемой частью марксизма . По Марксу, истинная стоимость товара, которую он отличает как от 'потребительной стоимости', так и от рыночной цены, есть количество 'общественно необходи­мого труда', затрачиваемого на изготовление этого товара. Парадоксально, что эта теория возникла и получила призна­ние в момент начала расцвета капитализма, то есть как раз тогда, когда она стала ошибочной, утратила право на сущест­вование! Ибо продукт производственного цикла пропорционален, грубо говоря, сумме  С + V . В докапиталистическую эпоху член С был мал, и поэтому можно считать, что произ­водственная стоимость пропорциональна затраченной рабочей силе V : продукт производится работой. Но в эпоху капитализ­ма именно член С является решающим: машины производят продукцию! Зачем же понадобилась Марксу трудовая теория стоимости? Чтобы доказать, что капиталист грабит рабочего. Если признать, что полный продукт пропорционален С + V , то есть в стоимостном выражении

Р = k(С + V),

 где k — коэффициент воспроизводства, то и прибавочный продукт, или прибавочная стоимость, будет пропорциональ­на С + V:

m=Р-(С+V)=(k-1)(C+V).

 Но тогда получается, что владелец капитала С имеет право по крайней мере на пропорциональную часть прибавочной стои­мости. Чтобы избежать этого вывода, Маркс и проводит черту между 'потребительной стоимостью' и якобы 'истинной' стоимостью, определяемой количеством затраченного рабочего времени. Затем он постулирует, что стоимость, содержащаяся в С, просто переходит один к одному в конечный продукт, а прибавочная стоимость m  пропорциональна вложенному труду V ; коэффициент пропорциональности m/V носит назва­ние нормы прибавочной стоимости. Это, конечно, чисто мета­ физический постулат, не имеющий никакого реального смысла. Именно 'потребительная стоимость' товара, его материальная форма, является той стоимостью, ради которой он производит­ся и которая участвует в процессе ценообразования на рынке. Прибавочная стоимость в этом смысле отражает свойство раз­вивающихся систем увеличивать со временем свою массу и про­изводить новые материальные формы. Рабочее же время, заклю­ченное в товаре, остается невидимым, когда товар поступает на рынок; оно влияет на цену лишь косвенно, через свое влия­ние на предложение. И уж конечно, нет никаких разумных ос­нований помножать рабочее время на норму прибавочной сто­имости: время, в отличие от материи, не обладает свойством самовоспроизведения. При попытке вычислить норму приба­вочной стоимости мы