нему.

Облокотившись на большую пуховую подушку, бывший везир заговорил о том, что дня через два придется выехать навстречу султану, который возвращается из похода, ничего не достигнув.

— Беки, сопровождавшие султана, — плохие воины, — презрительно сказал Туганбек. — Крепости в Хисаре, правда, сильно укреплены, но их все же следовало взять и хорошенько проучить Султана Махмуда.

Маджд-ад-дин был доволен, что государь возвращается из похода ни с чем. Он боялся, что в случае I победы Хусейн Байкара, упоенный успехом, может изменить свое отношение к Алишеру и его брату. Поэтому он не согласился в душе с Туганбеком относительно завоевания хисарских крепостей, но не стал ему возражать. Он спросил Туганбека, установилась ли дружба и доверие между Хадичой-бегим и Низам-аль- Мульком. Туганбек прищурил маленькие глазки, как будто стараясь что-то припомнить.

— Нет, — сказал он, — нам ничего об этом не известно. Впрочем, сыновья Низам-аль-Мулька пытаются укрепить свои отношения с Музаффаром-мирзой.

— Что это вы говорите, друг мой! — выпрямился Маджд-ад-дин. — Понимаете ли вы, как опасна для нас эта дружба сыновей Низам-аль-Мулька с любимым сыном государя?

— Мы смоем эту опасность вином, — засмеялся Туганбек.

— Какие же меры вы собираетесь принять, бек?

— Мы попытаемся поссорить их при помощи вина. Успокоив Маджд-ад-дина, Туганбек простился и уехал.

Через два дня Маджд-ад-дин с царевичем, везира-ми, беками и другими высокими должностными лицами, по обычаю выехали навстречу султану. В двух переходах от города они остановились в обширном, хорошо расположенном лагере. Здесь встречавшие провели ночь. В больших котлах были приготовлены всевозможные яства.

Утром примчались на взмыленных конях есаулы и закричали:

— Султан едет!

Поспешно оправив одежды, встречавшие сели на коней. Вскоре появились личные слуги султана и сообщили:

— Султан близко!

Наконец вдали, над волнистыми грядами холмов, как будто слившихся с пасмурным небом, заклубились облака пыли.

Всадники застыли на конях. Кони беспокойно вертели головами, грызли удила; самые злые из них начали лягаться. Пыль приближалась, застилала воздух, но глаза, устремленные на дорогу, все яснее различали очертания людей и всадников. Волнение ожидавших достигло предела. Султан Хусейн, окруженный беками и личной свитой, приближаясь к месту встречи, сдержал коня и остановился в тридцати — сорока шагах от толпы. Стоявшие впереди царевичи подошли к султану и, преклонив колени, почтительно поцеловали его протянутую руку. Затем к султану стали подходить вельможи. Рука подавалась далеко не всем. Из сотен вельмож, выехавших навстречу, такая честь досталась немногим. Поздороваться за руку считалось особым знаком внимания султана.

Вслед за военачальниками и знатными вельможами Маджд-ад-дин с низким поклоном подошел к Хусейну. Но его жадно ищущие глаза не увидели руки султана. Словно пораженный молнией, Маджд-ад-дин невнятно пробормотал что-то о «священной красоте» государя и, пошатываясь, отошел в сторону. Он с трудом взобрался на коня. Ни разу не взглянув на бывшего везира, Хусейн Байкара проехал мимо.

Среди лиц, сопровождавших государя, Маджд-ад-дин увидел печального, безмолвного Алишера. Он растерянно поздоровался с поэтом и, присоединившись к веренице всадников, поехал вслед за султаном.

Вечером, усталый и разбитый, он вернулся домой и заперся в комнатах. Несколько дней бывший везир не выходил из дому, наконец он решил явиться к султану. Нарядившись как можно лучше, Маджд-ад-дин отправился во дворец. Там он встретил ишик-ага Баба-Али и еще нескольких вельмож и стал умолять их исходатайствовать ему прием у султана. Царедворцы из жалости согласились выполнить его просьбу.

В ожидании, когда султан соизволит принять его, Маджд-ад-дин медленно бродил возле дивана. Сад Джехан-Ара, как и прежде, жил роскошной беспечной жизнью. С какой гордостью и важностью гулял он здесь когда-то—везир и наместник султана! Тогда он и уголком глаза не глядел на толпившихся в саду беков…

Прошло довольно много времени. Наконец появился Баба-Али и сообщил, что его желание, к сожалению, не может быть выполнено. Не в силах овладеть собой, Маджд-ад-дин то краснел, то бледнел. Насмешка, которую он читал в глазах Баба-Али, колола его, словно кинжал.

Выйдя из дворца, Маджд-ад-дин направился к Туганбеку. В небольшом дворе, окруженном роскошными строениями, кипела жизнь: сновали прекрасно одетые слуги и джигиты, вооруженные дорогими мечами и кинжалами.

Туганбек, как всегда, дружески встретил Маджд-ад-дина. Бывший везир принялся сетовать на жестокость государя. Туганбек, слышавший от верных людей о недовольстве Хусейна Байкары Маджд-ад- дином, вызванном наговорами Низам-аль-Мулька, принялся самыми скверными словами ругать везира. Маджд-ад-дин тяжело вздохнул.

— Я своей рукой вознес его на небо, а теперь сам, кажется, попал в ад, — сказал он.

Маджд-ад-дин признался Туганбеку, что решил обратиться к посредничеству Бурундука Барласа и его сына, чтобы как-нибудь проникнуть к султану. Туганбек одобрил этот план.

— Они, должно быть, что-нибудь за это истребуют, — сказал Туганбек.

— Конечно, обещайте им десять тысяч динаров.

— Кому пойти? Мне? — спросил Туганбек.

— Если пойду я сам, это вызовет подозрения, — ответил Маджд-ад-дин. — Вы в хороших отношениях с отцом и сыном Барласами. Кроме вас, мне положиться не на кого. Моих друзей теперь можно пересчитать по пальцам да и они побоятся заступиться за меня.

Туганбек пообещал сегодня же встретиться с Шуджа-ад-дином Мухаммедом Барласом и его отцом.

Маджд-ад-дин проводил дни в тревоге и нетерпении. Но прошло несколько месяцев, прежде чем от Барласа поступили хорошие вести.

В назначенный для приема день Маджд-ад-дин, придя во дворец, был легко допущен к государю.

Расслабленно сидевший на тронном месте, Хусейн Байкара встретил его если не с прежним вниманием, то во всяком случае приветливо. Маджд-ад-дин в самых сильных выражениях заговорил о своей любви и преданности. О должности, о службе он не сказал ни слова, но несколько раз упомянул, что считает для себя гордостью быть верным псом у пороса государева дворца. После этого он предложил в подарок султану двадцать тысяч динаров и, получив разрешение удалиться, вставил дворец. Мир снова казался ему светлым. Торопясь отпраздновать счастливый день, Маджд-ад-дин побежал домой.

Низам-аль-Мульк снова обрел прежнее величие. Сам султан назвал его однажды «бесценной жемчужиной государства». Чтобы сохранить свое могущество до конца жизни, ему надо было устранить всех своих врагов, из которых самым опасным везир считал Маджд-ад-дина. Поэтому, услышав, что Маджд-ад- дин был принят султаном, Низам-аль-Мульк побежал в диван и под предлогом доклада вошел к Хусейну Байкаре. Государь тотчас же заговорил о Маджд-ад-дине, упомянув о полученном от него подарке. Низам- аль-Мульк поморщился.

— Двадцать тысяч динаров? Не очень щедр бывший везир! Если бы он дал в десять раз больше, на скатерти его не стало бы крошкою меньше.

— Вы не преувеличиваете? — с удивлением спросил Хусейн Байкара.

— Ничуть, — ответил Низам-аль-Мульк. — Все его богатства я знаю наперечет.

— Откуда они взялись? — заинтересовался государь.

— Без всякого преувеличения скажу: половина денег, полученных от народа, попала в вашу казну, половина — в казну Маджд-ад-дина.

Хусейн Байкара недоверчиво посмотрел на своего везира и сказал, что Маджд-ад-дин был принят им по просьбе Бурундука Барласа. Воспользовавшись случаем, Низам-аль-Мульк решил убрать со своего пути и Барласов.