отворилась и вошла женщина. Дильдор бросила на нее быстрый испуганный взгляд. Вошедшей было лет шестьдесят. Худощавое лицо ее прорезывали глубокие морщины, но разряжена она была, слоено молодая, желающая нравиться красавица. Дильдор слышала, как девушки, разговаривая между собой, со страхом и уважением говорили: «Сама Гульчехра-биби[72] велела так сделать» или таинственно шептали: «Гульчехра-биби зовет». Поняв, что это и есть та самая особа, Дильдор невольно поднялась. Старуха подошла ближе и опытным взглядом окинула девушку с головы до пят. Поправив на ней кашмирскую шаль, старуха притворно мягким голосом спросила:

— Как тебя зовут?

— Дильдор, — тихо ответила девушка, потупившись.

— Ты из деревни?

— Да.

— У тебя приятное имя, но недостаточно хорошее для такой красавицы, — улыбаясь, сказала старуха. — Если кто-нибудь спросит, как тебя зовут, говори — Дильдорхон-бегим. Сядь, душа моя.

Дильдор и старуха сели друг против друга. Старуха заговорила о правилах поведения и порядках, принятых во дворце. Она рассказала девушке о том, как Следует себя держать в обществе султана, чтобы доставить ему Удовольствие тонким обращением. Дильдор молчала..

Грудь ее стеснилась, она слушала, почти ничего не сознавая. Старуха позвала невольницу и велела приготовить постель. Потом она поднялась и, уходя, сказала:

— Спи спокойно, дочка, и ничего не бойся. Кругом полно людей, если тебе что-нибудь понадобится, позови раба.

В эту ночь Дильдор не сомкнула глаз. Утром пришли девушки. Они спросили, как Дильдор себя чувствует, и, видя, что она бледна, начали ее утешать:

— Не тоскуйте! Скоро привыкнете! Мы тоже это пережили.

После завтрака Дильдор насильно повели в сад. Ни благоуханные цветники, ни роскошные здания, ни серебристые хаузы, ни птицы в нарядных клетках — ничто ее не веселило. Погуляв немного с девушками, она вернулась и больше не выходила. Каждую минуту она ждала чего-то ужасного и ее бросало в дрожь.

На третий день вечером пришла Гульчехра-биби. Она вымыла Дильдор волосы, опрыскала девушку розовой водой и, велев ей надеть легкую, тонкую шелковую рубашку, ушла. Дильдор сгорала от стыда. При каждом шорохе за дверью она начинала дрожать. Горячие слезы обжигали ей щеки. Но в полночь старуха снова явилась, недовольно бормоча:

— Его величество султан очень охмелел. На ногах еле держится, — и велела Дильдор ложиться спать.

Каждый день девушка с тоской ждала, вечера, однако, старухе так и не удалось уложить ее в постель султана. Через неделю прошел слух, что Хусейн Байкара надолго уезжает на охоту. Между тем Хадича- бегим, услышав о необыкновенной красоте Дильдор, призвала се к себе. Хадича-бегим была любимой женой султана и приобрела большую власть. Хитрая и ловкая, она через преданных ей везиров и беков проводила в политике свои планы и играла султаном, как хотела. Хадича-бегим еще не утратила красоты и была достаточно соблазнительна, но опасалась встреч султана с молодыми прекрасными девушками. Ведь и сама она была когда-то всего лишь красивой дворцовой служанкой. Теперь благодаря своим чарам, коварству и настойчивости она стала любимой женой государя. Другая тоже может достигнуть этого.

Вот почему, увидев Дильдор, она тотчас приказала включить ее в число своих личных невольниц.

Дильдор избавилась от страха, охватывавшего все ее существо. Правда, с этих пор ее положение во дворце изменилось. Ей уже не прислуживали больше девушки; она сама, как и другие рабыни, безмолвно исполняла приказания Хадичи-бегим. Теперь она не занимала отдельного помещения, как раньше, а жила с несколькими служанками в общей, просто обставленной комнате. Но такая перемена ее бесконечно радовала. Единственным желанием, единственным стремлением Дильдор было соединиться с Арсланкулом. Но что поделать? Убежать из дворца невозможно. Жены государя нисколько не считались со стражами гарема и евнухами и жили независимо. Но за каждым шагом, за каждым взглядом служанок гарема строго следили. Хадича-бегим на целые недели выезжала за город; служанки, в, их числе Дильдор, обычно сопровождали ее. Но и за городом шелковые шатры днем и ночью окружала стража:

Где возлюбленный юноша? Жива ли ее дорогая бабушка? Дильдор могла только делиться своим горем с другими девушками, такими же одинокими и несчастными. Так она жила уже второй год.

.. Дильдор вышла в сад поговорить с кем-нибудь из оставшихся в городе подруг. На одной из аллей ей повстречался евнух; вероятно, ему — стало скучно в безмолвном дворце, и он тоже вышел в сад погулять. Хотя этому рабу с серьгой в ухе исполнилось не больше сорока лет, он представлял собой жалкое создание со старообразным морщинистым лицом и согнутыми плечами; во всей его фигуре, каждом движении чувствовался какой-то внутренний надлом. Как и у других евнухов, приставленных сторожить невольниц, в его тусклых глазах постоянно сверкала бессильная злоба.

Евнух остановился против Дильдор и, холодно улыбаясь, попробовал вступить с ней в разговор. Эти валкие люди были истинным бедствием для девушек — пленниц дворца, обманщики и сплетники, все они, и молодые и старые, ненавидели самое слово «любовь» я жестоко преследовали всякое естественное влечение.

Девушка, презиравшая своих стражей, не слушая, прошла мимо. Раб разозлился и, неуклюже ковыляя, загородил ей дорогу.

— Не переходи границ, девушка, — злобно заговорил он, — я знаю все твои тайны. Ты льешь из глаз слезы, горюешь, как девушка, которую оставили К празднику без нового платья, и вздыхаешь, подперев рукой щеку. Вот сейчас о чем ты думала, когда сидела перед окошком? От моих глаз никуда не скроешься!

— Уйди, дай хоть минуту покоя, — с отвращением сказала Дильдор.

— Ищешь любви на улицах, я знаю…

Дильдор гневно подняла голову и прошла мимо. Со стороны хауза до нее донеслись женские голоса. Она вошла вдоль лужайки.

— Иди сюда, или не нагоревалась? — встретил» ее невольницы.

На супе сидела Давлат-Бахт, доверенная служанка Хадичи-бегим; с нею были две туркменские красавицы — Хумар и Асальхон, и прекрасная персианка Зульфизар. Давлат-Бахт осталась здесь для выполнения каких-то тайных поручений — Хадичи-бегим. Туркменские девушки, невольницы жены Хусейна Байкары Апак-бегим, жили в соседнем здании и часто приходили сюда. Одетые в шелка, невольницы с первого взгляда казались беспечными, довольными своей судьбой. Но в цвете их лиц было что-то болезненное, в глазах читалась вечная скука, в движениях заметна была вялость. Желания, кипевшие в их сердцах, неудовлетворенные стремления бросали тень на молодую сверкающую красоту. В часы досуга они чаще всего говорили о любви, о возлюбленных, похожих на героев древних сказок, о смелых воинах; по ночам горестно вздыхали.

— О ком еще вы тут шепчетесь? — спросила Дильдор.

— Садись, узнаешь, — ответила Хумар.

Дильдор села рядом с Зульфизар. Разговор шел о темных любовных историях жен государя, о ссорах между его супругами и наложницами, о беременности одной из наложниц — Зубейде-агача — и других собы» тиях повседневной жизни гарема. Дильдор отвернулась от подруг.

— Бросьте! К чему эти пустые разговоры? Ах, у; меня так тяжело на сердце.

— Горе проходит, только надо им поделиться, — : сказала Давлат-Бахт, играя тонкими, словно выведенными пером, бровями.

— Нет, Давлат-Бахт, лучше поиграйте немного.

— О, я с радостью поиграю на гиджаке, — сказала иранская красавица, щуря свои огромные глаза.

Дильдор сбегала в комнаты Давлат-Бахт и принесла гиджак, тамбур и бубен. Давлат-Бахт взяла тамбур, изящная, мечтательная Асальхон — бубен, Зульфизар — гиджак. Девушки пели, тихо наигрывая на инструментах. В это время мимо них, хмурясь, прошел встретившийся Дильдор евнух. Давлат-Бахт с фальшивой улыбкой поманила его. Она что-то шепнула рабу на ухо, и раб смягчился. Он прилег под колышущимися кипарисами и задремал.