Было стыдно перед матросами, которых он недавно отчитывал за неполадки в землянке. «Ты должен не только передавать матросам свои знания, но и учиться у них, а главное — быть примером в бою. Вот где твой авторитет, Сережа!» — наставлял себя лейтенант.
ГЛАВА 3
Спустя минуту после того, как вахтенный Титов через печную трубу объявил боевую тревогу, в землянке не осталось никого. Матросы, не надевая телогреек, хватая на ходу автоматы и гранаты, выбегали на сопку, занимали оборону вдоль побережья.
Ломов находился на огневой точке около крупнокалиберного пулемёта и смотрел на море. Но ночь скрыла и воду, и небо, и сопки. Доносились хлопки выстрелов вражеских пушек, снаряды рвались где-то в море.
— Кто приказал дать тревогу? — спросил Титова лейтенант.
— Никто не приказывал, товарищ лейтенант! Сам узрел посудинку в море. Прожектор засветил с того берега. Смотрю, к нам жмёт… Теперь сам ничего не пойму.
Рота рассредоточилась вдоль берега. Десятки глаз всматривались в море.
— Не десант ли? — произнёс Титов.
— Откуда ему быть-то? — ответил Шубный. — Пускай идёт, встретим.
Низко над водой с немецкой стороны хлестнул луч прожектора и тут же погас. На какое-то мгновение среди волн показалось судёнышко. Сомнений не было: к полуострову шёл одинокий мотобот. Чаще загрохотали орудия врага. Снаряды теперь рвались у самого берега. Снова блеснул луч прожектора и, уткнувшись в мотобот, задрожал над ним.
— Никак норвежский «селёдочник» тикает к нам, — воскликнул Шубный. — Ай, яй, яй, как засветили его!
— Селёдочник, говоришь? — произнёс Ломов, отвлекаясь от мысли о вражеском десанте.
— Да у нас в Архангельской так зовут их.
Бот уклонялся вправо, влево. По сторонам от него снопами поднималась вода. Визжали снаряды, шумел прибой. Матросы высыпали на берег.
Вдруг бот качнулся, накренился на левый борт. Но, подгоняемый волной, он продолжал идти к полуострову.
— Подбили! Ничего, дойдёт! — слышалось на берегу.
Неожиданно все ахнули. На борту появилась женщина с грудным ребенком и подросток. Они как будто не замечали рвущихся в воде снарядов. Лица их были обращены в сторону «малой земли». Мотобот врезался в волну прибоя, поднялся на ней и сел на грунт, как поплавок, раскачиваясь из стороны в сторону. Несколько снарядов разорвалось на берегу. Кто-то прыгнул в ледяную воду и с волной скатился в море.
— Давай! За мной, держи… руки! — волна накрыла с головой смельчака, но по голосу все узнали Чистякова.
Матросы бросились за старшиной, и мгновенно живая цепочка скользнула в воду к мотоботу.
У Ломова захватило дыхание. Ледяная вода хлестнула за ворот телогрейки. Луч прожектора мешал смотреть вперёд. Вода искрилась, ярко блестела, будто зажжённая. Звонко цокали о воду снаряды всё ближе и ближе к сидевшему на мели мотоботу.
Чистяков первым достиг «селёдочника». Он протянул руки к женщине, а она, обхватив мачту руками, крепко прижала к себе ребенка. Запрокинув окровавленную голову за борт, на палубе лежал бородатый мужчина. Над ним склонился плачущий подросток.
Чистяков, как кошка, взобрался на бот, подскочил к женщине и остановился. Женщина смотрела на него широко открытыми глазами, полными ужаса и горя. Мичман не мог оторвать её от мачты. Ему помог взобравшийся на палубу Громов. Из рук в руки матросы передавали грудного ребенка и подростка. Женщина судорожно вцепилась в шею Борисова, когда он поднял её на руки и один понёс на берег.
С полуострова наша артиллерия дала несколько залпов, прожектор погас. Вскоре засветил другой. Он шарил по воде в расположении бота, гас, снова светил.
С палубы сняли убитого. Из трюма Чистяков вынес туго набитый мешок, небольшой сундук. Под руку ему попал топор.
— Дельная штука… Держи! — крикнул он, передавая Громову мешок и сундучок, и несколькими ударами топора срубил мачту.
Мотобот разбирали по дощечке и от матроса к матросу переправляли на берег.
С берега Ломова окликнул Федин. Прижав переданную ему доску, лейтенант направился к командиру. В этот момент волна накрыла Ломова и, подтолкнув, распластала на гальке. Он только сейчас почувствовал холод и дрожь во всём теле, будто в воде было теплее.
На берегу толпилось несколько матросов. Титов держал на руках ребенка, завёрнутого в телогрейку. Рядом стояла женщина с подростком.
— С-с-слушаю вас!… — едва выговорил непослушными губами Ломов, подходя к Федину.
— Да ты промок насквозь… Тогда я сам отвезу их в санроту, — сказал командир роты, направляясь к подъехавшим санкам.
Женщину с ребёнком и подростка посадили на солому, рядом положили убитого. Отъезжая, Федин крикнул:
— Всех быстро в землянку. Топите печь. Сушитесь…
Антушенко долго ночью сидел над картой и с рассветом вышел на сопку. Он неторопливо дошёл до обрыва, за которым начиналось море, сел на камень.
Наблюдая за начальником штаба из огневых точек, матросы-разведчики догадывались, что готовится операция: «Суворов» всегда сидит на этой сойке, как с корабля, смотрит вдаль на цель, которую надо уничтожить. И по тому, сколько начальник штаба пробудет на сопке, спокоен он или не сидится ему, — матросы старались определить важность готовящейся операции.
Антушенко действительно обдумывал предстоящую операцию и вышел на сопку, чтобы, как он говорил, дать простор мыслям. Но на этот раз начальник штаба быстро вернулся в землянку. Следом за ним в назначенное время пришёл командир роты разведки. Антушенко молча указал ему на скамейку, а сам, не отрываясь, смотрел на карту. Потом взглянул на Федина и откинулся к стенке землянки.
— Ну как, батенька мой, небось засиделись на Рыбачьем?
— Отдохнули, как никогда, товарищ капитан второго ранга. Дело есть? — спросил Федин, присаживаясь к столу.
— Да, сегодня ночью пойдёшь во главе отряда. Норвежка сообщила ценные сведения. Немцы согнали много рыбаков в бухту, за мыс Суура-Ниеми. Используют их с посудинками на оборонных работах. Жили, говорит, как на каторге… Решили с мужем бежать к нам. Жаль, не дожил рыбак до свободы. Норвежка рассказала, что немцы на днях закончили установку дальнобойной батареи на Суура-Ниеми. Вот откуда, сатана, начал лупить по нас. Батарея расположена на этих высотах, — Антушенко снова склонился над столом, а его упрямый хохолок вяло повалился на лоб.
Федин слушал начальника штаба, делая пометки на своей карте.
— Взвод сапёров подорвёт пушки? — скороговоркой спросил Антушенко.
— Вполне.
— А сколько автоматчиков на прикрытие?
— Два взвода достаточно. Пока немцы очухаются и доберутся до перешейка, мы уйдём.
— Всё, готовьтесь! — закончил Антушенко и, когда Федин ушёл, вытянулся на койке.
Но начальнику штаба не лежалось. Какая-то недосказанная мысль вертелась в голове, и он никак не мог её уловить. Антушенко снова сел за стол, склонился над картой и, когда поднял глаза, увидел перед собой обрамленную траурной лентой фотографию сына в форме младшего лейтенанта. Знакомое лицо смотрело на начальника штаба, весело улыбаясь. Небольшой портрет сына напомнил о Ломове… Да, именно о нём хотел он сказать командиру роты. Антушенко быстро встал, вышел из землянки, но Федина
